До сих пор это не дает мне покоя. До сих пор мне чудится, что весь город за мной следит, что повсюду, даже во мне — глаза сыщиков, что я должен скрывать, кто я и кем не являюсь, я не знаю даже, мне ли принадлежат мои слова и жесты. Или же Марии Кристине, Жасинте, Вересу, полицейским агентам, а может быть, всему городу, и я напрасно стараюсь скрывать то, что, возможно, уже не составляет никакой тайны.
Но время шло, и никто меня не трогал. Они не спеша накапливали улики, собирали факты, расставляли сети, чтобы в них попалось больше дичи. И когда несколько месяцев спустя меня арестовали, я их уже перестал ждать. Удивление мое было непритворным. А потом, в камере, размышления мои словно озарило вспышкой света: разве удастся кому-нибудь крикнуть на улице, пусть даже вечером, несколько раз, если вокруг него свора сторожевых псов?
Вересу удалось бы крикнуть только раз, во второй и третий ему бы не позволили. Все стало ясно: Верес кричал, сколько было нужно, пока не убедился, что мы его слышим. Вот как все произошло. Сцена была подстроена.
«Какого цвета представляется тебе мир?» Эту фразу, конечно, придумала Жасинта. Мария Кристина так бы не сказала. Ее упреки всегда были очень конкретны, как и замечания, например: «Ради твоего драгоценного здоровья прошу, не клади газету на мою белую шляпу», и к этому она могла добавить чуть мягче на случай, если другие заметят ее резкость: «Ты мне ее испачкаешь». И Васко уже остерегался бросать газету куда придется, чтобы она, упаси боже, не попала на белую шляпу. Шляпа Марии Кристины. Вещи Марии Кристины, к которым относился и он сам. Может быть, именно поэтому в его жизни появилась Жасинта. Но в этом бунте — а не в супружеской неверности в узком смысле слова, — на который он впервые осмелился (тайном с самого начала, ибо у него не хватало духу открыто померяться силами с Марией Кристиной), все было эфемерно. Встреча с Жасинтой была лишь поводом, но отношения их продолжались до сих пор и, возможно, будут продолжаться еще долгое время, потому что его попытки положить им конец были недостаточно решительными.
Васко не сумел бы точно определить, что связывает его с Марией Кристиной (привычка? страх?); однако он знал, что они останутся вместе, чтобы по-своему любить или терпеть друг друга, бросать друг другу обвинения и находить в другом причину собственных неудач. Поэтому отношения с Жасинтой привлекали его именно своей недолговечностью. Он хотел видеть в ней женщину, ищущую развлечений. Тогда слова лишались коварства, исчезали из памяти бесследно, хотя и походили на признания, которым ложь придавала искренность и пыл.
