И пока Егор философствовал о крестьянском труде, Ершов, в такт кивая головой, думал о том, как начать о злополучном водоводе так, чтобы не обидеть хозяина. Но Егор точно почувствовал, зачем пожаловал агроном.
— А я, Васильич, никак в себя прийти не могу: скандал с мелиоратором сегодня произошел. Поэтому и в мастерскую закрылся, пока злоба с меня схлынет.
— Случилось что-нибудь? — лукавя, спросил Ершов.
— Случилось. Первеева-прораба ты хорошо знаешь? Захребетный человек, всю жизнь налегке прожил. Сегодня выхожу на двор, а он по моей леваде расхаживает, колышки ставит с двумя молодцами. Подхожу, поздоровался, любопытство проявляю: «На какой предмет разметка ведется?» А он мне отвечает: «Орошение делаем, тут водовод пойдет. Так что, хозяин, с дровами будешь». — «Как с дровами?» — спрашиваю. «А так, сейчас бульдозер загоним, будем корчевать деревья, а ты не ленись, собирай дрова». А один из молодцов мне подмигивает: дескать, к вечеру не забудь благодарность выставить с закуской. Я, Васильич, человек не нудный, на горло нажимать не умею, а тут не сдержался, все, что надо, им сказал. А Первеев, гад, хохочет: «Онучи хозяина не учат». Ты хоть историю с моей левадой знаешь?
* * *
Как не знать, знал Ершов эту историю, за которую и получил Егор свое прозвище — Причуда. В деревне непременно свежему человеку расскажут про каждого. А тут такой факт! На следующую весну, когда Егор дом построил, задумал он посадить сад. И как надумал — сделал. Пешком в город сходил, притащил четырнадцать саженцев-пятилеток, ямки выкопал, каждое деревце с любовью посадил. Два года не знал покоя: то крону подрезал, перегноем штамбы засыпал, зимой из снега штабеля складывал, чтоб заяц не добрался.
А весной, когда появились первые цветы, как раз после Дня Победы, на велосипеде приехал финагент Демьян Тавокин, мужичок дробненький, скуластый, лысину начесом упрятал (смеялся: дескать, идет покрытие за счет собственного бюджета), и так, похохатывая, начал:
— Выходит, Егор Евдокимович, лишних тысяча четыреста карбованцев завелось?
— О чем разговор, Демьян Акимович?
— О сельхозналоге, браток. Забыл разве, что за каждый корень положено сотню платить?
— Да как же с таких яблонь брать? Малолетки, только цвести начинают.
— Эти сказки своей Катерине рассказывай, а мне некогда. У меня закон под рукой, им и руководствуюсь, а на крестинах ни у тебя, ни у твоих яблонь не был.
— Выходит, платить?
— Выходит, да.
— Ну, тогда, Демьян, не было у меня никакого сада…
