В дом я вернулся, когда отец стоял уже на пороге, поправлял свой сидор и скатку. Тетя Даша, пунцовая, наверняка всплакнувшая, говорила грубоватым голосом:
— Ты, Петя, воюй без тревоги. Мы тут не пропадем — цепочкой друг за дружку держаться будем. Ты знаешь, мне кормить некого — в иждивенцах одна кошка да собака. Так я твоей семье первая помощница буду.
Отец, потупясь, нетерпеливо переступал с ноги на ногу, растроганно бурчал:
— Спасибо, спасибо, сестрица…
Тетка Даша что-то говорила о родстве, о лихолетье, которое должно людей сближать, а не разъединять, о привязанности и любви к брату, но отец, заметив, как я зашел, подхватил меня на руки, расцеловал в щеки.
— Ну, расти, герой! А гармонь — это как память обо мне, понял? Приеду с фронта — чтоб играл!
Родители почти мигом исчезли за калиткой, а тетка Даша, напоив меня чаем, уложила в постель, и через минуту я уже спал, сломленной жарой и усталостью.
* * *
На другой день за нами приехал на телеге дед Дмитрий. Двадцать верст, как выражался дед, мы тащились вдоль небольшой речушки, то исчезавшей, то опять встававшей на нашем пути ивовыми зарослями по берегам, мелководьем. Когда подъезжали к броду, дед соскакивал с телеги, разнуздывал лошадь, отпускал подпругу — поить лошадь. Пока коняга фыркал, смешно оттопырив нижнюю губу, пил жадными глотками, дед сбрасывал сапоги, заворачивал штанины и блаженно опускал ноги в воду.
— Вишь, домовой любезный, копыта у меня устали. Помочишь — они малость и отойдут.
Признаться, я не очень понимал, о каких копытах шла речь, но чувствовал дедово блаженство. И мне самому хотелось ударить вприпрыжку по золотистому песку, но мать всякий раз укорачивала мою прыть:
— Ты, Алешенька, сиди! Тут не вода, а лед, родники сплошные.
Уже перед самой деревней дед остановил лошадь, развернул платок, в который он перед выездом завернул гармонь, положил ее повыше на чемодан.
— Зачем это вы, папаша? — спросила мать.
— А чтоб, значит, вся деревня видела, каков у Алехи нашего отцовский подарок, поняла? — Дед весело подмигнул мне. Деревня мне понравилась сразу. По нынешним моим понятиям, был это крохотный хуторок, разбросавший свои двадцать домишек, как копешки по лугу, но тогда показался мне он большой деревней. А самое главное — в центре, перед дедовой хатой, багровел от вечерней зари пруд. Не знаю почему, но тяга к воде у меня на всю жизнь с детства.
Дома дед, указывая на меня, хвастливо говорил моей старшей сестре Шуре — она жила у него уже третий год:
