Щепоть крупной соли | страница 32



Уснул я счастливый от того, что этот нелегкий день так хорошо кончился, что завтра у нас с дедом на столе будут лежать пышные караваи.

* * *

Давно это было.

Спят вечным сном на заросшем кладбище и мой сварливый дед, и душевная тетя Варя, и неугомонный Илюха… Где-то в Сибири крутит баранку лихой Ленька. Но в памяти моей живы и, наверное, никогда не померкнут те ноябрьские дни сорок седьмого, его поздний хлеб.

Гармонь в подарок

Тетка Даша нашла меня в «ремеслухе», припечатала к стене в коридоре. Голос ее, обычно зычный, властный, на этот раз звучит тихо, вкрадчиво, с грустной ноткой:

— Ты, Алешенька, в воскресенье домой не ходи. Подомоседуй у меня. Понимаешь, яблоки осыпаются, того и гляди мороз ударит, а сбыту, — она так и говорит — «сбыту», — никакого, добро гибнет. Собралась на тракторный свезти, а дом на кого оставишь?

Я опускаю голову, набычиваюсь. «Домоседовать» у тетки мне ох как не хочется. Я уж целую неделю в мыслях рисую картину, как отправлюсь домой, как пройдусь в новенькой черной, с блестящими молоточками шинели по улице, как охнут бабы от диковинной вещи: Алеха Петровин в черном наряде как моряк вышагивает. Да и мать удивится не меньше, она меня в шинели тоже не видела. Когда форму получали, еще тепло стояло, не заявишься в шинели в теплынь, а сейчас как раз время, октябрьские дожди зачастили, словно через сито пропущенные, по утрам серебрятся от изморози пустыри. Вот почему я начинаю канючить:

— Тетя Даша, не могу, мама домой просила прийти, не могу.

Тетя Даша с минуту раздумывает, глядит, как я начинаю морщить лоб.

— Видать, ты, Алешенька, забыл материнский наказ — меня слушаться. На чужой стороне, говорят, поклонишься и бороне. А я тетка тебе родная как-никак.

На голос тетки поворачивают головы мои сотоварищи по училищу, некоторые уже приостановились, слушают, о чем идет речь у высокой, статной, с лица красивой, хотя и не молодой годами тетки с вихрастым — волосы старновкой — мальчуганом. Но она этих любопытных взглядов не видит.

— Я бы на квартирантов хату оставила, да веры им нет. Чужие ручки не кладут в кучку. Они того и ждут, когда я отвернусь.

О материнском наказе — слушаться во всем тетю Дашу — я помню и поэтому пускаюсь на хитрость:

— Ты бы, тетя Даша, на наш базар яблоки вынесла или к поездам.

— А кто на нашем базаре их купит? Две покупательницы и есть — учительница Евстолия Егоровна да врачиха Томилина. А остальные нос воротят, как от помойной ямы: дорого для них, видишь. За ней, за яблонькой, как за дитем малым хлопот, а выходит, за бесценок отдавай. А с пассажиров тоже спрос малый — с юга едут, объелись там фруктами, с души воротит…