— Да я, фамилия моя Шамшеев. Мы с Анной Семеновной уже под бомбами в состав раненых таскали, вот осколок мне в икру и врезался, хорошо, в мякоть попал, а то бы на костылях теперь прыгал.
— Ранен, что ли?
— Ага, досталось. Перед самой отправкой из Сталинграда. Спасибо Анне Семеновне, ногу мне промыла, шов наложила, все как надо сделала.
— Она кто, Анна Семеновна?
— Военврач она, капитан медицинской службы. Замучилась совсем баба, одна на весь состав. Еще два хирурга должны быть, да их тоже в бомбежке потеряли — у одного нога перебита, а другому живот разорвало, мается, вряд ли жив будет…
Настасья снова прибавила шагу, и тяжелое, прерывистое дыхание Шамшеева за спиной словно растворилось в знойном воздухе. Но на этот раз в дверном проеме вагона никто не показался, пришлось самой на вытянутых руках ставить ведро в вагон. Пока отыскала свои тапки, песок из них вытрясла, на ноги натянула, Шамшеев к вагону приблизился, котелок на рельс поставил, присел так, что согнутая в колене нога приступкой высокой оказалась, скомандовал:
— Поднимайся!
В вагоне, куда Настасья с Шамшеевым по очереди забрались, сначала Настасья, а потом с ее помощью и Шамшеев, по-прежнему сумрачно, но стонов не было слышно. Видимо, успокоились немного измученные дорогой, жаждой, ранами своими бойцы. Анна Семеновна, передвигая за собой ведро, поила раненых. Увидев Шамшеева, кружку на стол поставила, приказала:
— Шамшеев, сам бойцов напоишь, а я в другой вагон пойду. Только Кирину, смотри…
С тем и исчезла в дверном проеме. Теперь Шамшеев кружку схватил, начал разносить воду. Настасья с минуту наблюдала, как жадно, судорожно глотали бойцы воду, а потом на помощь бросилась, ведро подхватила, и так у них с Шамшеевым быстрее получалось. Когда к углу приблизились, где тот боец, на которого Настасья сразу внимание обратила, Шамшеев кружку на стол поставил, край полотенца в ней обмочил, а потом начал к губам раненого прикладывать. Эти прикосновения бойца из оцепенения вывели, и он снова глухо застонал:
— Пить, пить…
Настасью этот шепот в дрожь бросил, она кружку со стола схватила, выплеснула остатки воды, из ведра полную кружку налила, к бойцу заспешила. Но Шамшеев руки вперед выставил, точно оттолкнуть ее надумал, зашептал:
— Нельзя его поить, поняла?
Настасья в изумлении назад отступила. Он что, Шамшеев, не видит, боец от жажды погибает. Шамшеев ее к двери подтолкнул, на ухо опять зашептал:
— Нельзя ему, Кирину, воду давать. Живот у него осколком разворотило, все кишки перемешаны на кисель. Ему сейчас кружка воды — гиблая смерть.
