«Ах, если б сын послушал ее совета, если б…» — тревожилась Евдокия.
…Александра Петровна вернулась из школы почти вечером, когда сумерки отсинили снег. И лицо у Александры Петровны казалось тоже матовым, посиневшим. Она долго переминалась с ноги на ногу, медленно раздевалась, точно выжидала.
— Случилось что-нибудь, Александра Петровна? — спросила Евдокия.
— У меня ничего. А вот про Сергея Николаевича сегодня в областной газете неприятно пишут…
У Евдокии заходили круги перед глазами, стало трудно дышать.
— И что же там написано?
— Да вот о том, что окружил себя подхалимами, карьеристами, развел угодничество и все такое…
Эта новость точно тяжелым молотом ударила Евдокию по голове. С трудом выговорила она:
— Уж почитай ты мне газетку, Александра Петровна.
Та читала, а Евдокия ходила по комнате, обхватив голову, шептала, будто говорила с сыном:
— Господи, позор-то какой! А ведь мать-то тебе говорила, учила уму-разуму. Вот оно и вышло наружу!
Александра Петровна, видимо, тоже близко к сердцу принявшая несчастье Евдокии, утешала:
— Уж вы не больно переживайте, Евдокия Лукинична! Сын ваш человек, видимо, неглупый, выводы для себя сделает. Говорят, каждому свойственно ошибаться, важно, чтоб из ошибок этих выводы правильные были сделаны.
Ночью Евдокия спала неспокойно, часто просыпалась. Под утро приснился Григорий Никитович, стоял он, высокий, худой, и все своими длинными пальцами норовил ухватить за шею, а Евдокия отбивалась, размахивала руками, но руки были какие-то ватные, непослушные.
Она поднялась чуть свет, долго ходила из угла в угол, потом разбудила Александру Петровну.
— Вы уж тут сами управляйтесь. И с Милкой сами решайте: или продайте, или на мясо зарежьте. А я при сыне должна находиться.
Спроси у Евдокии, почему она так рассудила, пожалуй, и не объяснила бы, но в город ехала с твердым убеждением: ее место там, рядом с Сергеем…
В воскресенье Витька поднялся часам к восьми. Мать, хлопотавшая по дому, удивленно посмотрела на сына, с недовольным видом начала убирать постель. Витька, прыгавший по комнате, — его утренняя гимнастика скорее напоминала какой-то индийский танец, — предупредил мать:
— Одеяло не убирай. Оно мне понадобится. На речку пойду загорать… Димка поднимется, и зашагаем…
— А на работу ты что, сегодня не собираешься?
— Выходной у меня. Работа, мать, не Алитет, в горы не уйдет…
Мать хмыкнула, недовольным, точно заспанным, голосом проговорила:
