Заинтригованная, я забросила на плечо посудное полотенце – когда за столом четверо детей и двое взрослых, после обеда всегда есть, чем заняться, – и вышла в прихожую. Агаша нетерпеливо достала из новенькой гобеленовой сумки пакетик, из пакетика пенсионное удостоверение, а из того – свернутую-скрученную газетную вырезку. На квадратике размером в салфетку была маленькая заметка об открытии отреставрированного храма в глухой деревне за сто верст от Чижевска, и фотография, на которой виднелась смутно знакомая фигура с кадилом в руках.
– Вот, – гордо сказала она. – Бонифаций.
Я сразу вспомнила своего первого визитера мужского пола. К тому времени я едва освоилась, сменив скрипучий стул школьного психолога на мягкое кресло владелицы модного салона. Здоровенный «новый русский», обложивший меня тогда в три этажа, пришел по поводу клаустрофобии. «Я не Христос, который взял разбойника в Царство Небесное», – сказала я, возвращая разгневанному здоровяку баксы. И рассталась с ним, откровенно объяснив, что не в моих силах помочь человеку, на чьей душе груз из загубленных жизней.
– Да неужто? Вроде похож, – ответила я.
– Да разве ж я бы прибежала, ежели бы не в точности разузнала! Я его видела!
– Сама, что ли?
– Ну! Это же Фрол Семенычева деревня. Там его сестры живут, а у старшей 75 лет было в субботу. Ну ясное дело, Семеныч собрался, и я с ним надумала – не дошел бы там от кумышки-то, догляжу хоть. Не успели за стол сесть, а сестры давай похваляться, мол, храм-то у нас какой, да пономарь какой, ажно в газетах прописали, ну я наутро хотя полторы версты чапать, а пошла. Да слякоть такая была, ноги в глине чуть не оставила! Дошла, а там гляжу! А пономарь-то Боня!
– Вот это новость. И давно он там?
– Да почитай года два. Кирпича всякого и припасу строительного навез, тихий ходил, слова не скажет, у соседки ихней клопы на ем разъелись – чисто курицы, а сам все постом да постом. Чуть заря, шлепал кирпичи класть. Деревня-то вся на две улицы, а у Божьего дома даже маковки вызолочены. Один храм-то на округу, попа прислали старенького, зато пономарь-то видный да непьюшший, теперь откудова только девки в церкву не прибегают, а он и не глядит ни на кого. Вот газетку у бабок выпросила, тебе показать.
– Что за подарок ты сделала мне, Агашенька, – я обнаружила на плече полотенце и вытерла слезы, – пути Господни неисповедимы, откуда только ни приходят к Нему, а дорога всем открыта.
– А я там никому ни гугу, про чего знаю, – потупилась старушка. Я обняла ее:
