– У нас что, спички кончились?
– Ну что ж ты такая несмышленая. Обещаются цены заморозить? Ну так чай, последнее пропадет! А у нас картошечка своя, и овощ всякий имеется, соль только сама не растет.
– Ладно, Агафья Даниловна, твоя взяла, соль и спички бери сколько хочешь. Только без керосина. Сгорим еще, представь – дети найдут да затеют очередную шалость. Надо будет – Гриша в аэропорту сколько потребуется достанет, у него там вся милиция в приятелях, – ответила я, схватила табуретку и бросилась в темную комнату:
– Давай-ка «Спидолу» с верхней полки достанем. Подумать только, опять «голоса» слушать придется!
Агаша дернула меня за рукав:
– Донара, пора мне назад, за спичками. Заодно в очереди рассказать, что в Москве комендантский час ввели!
И она засеменила к выходу, предвкушая полчаса в центре внимания. А я принялась прикалывать драпировки к обоям, потому что переворот переворотом, а клиент вечером придет, и антураж должен соответствовать ожиданиям. Хотя я с сегодняшнего дня вознамерилась отказаться от черной мантии, с помощью которой поначалу приводила посетителей в растерянность, но темные стены создавали атмосферу эзотерической таинственности. Чего и следовало достичь, поскольку Корректоры Системных Переплетений, как мне кажется, не должны жить в хрущевках с незабудками на обоях. Я задернула плотные портьеры и, как всегда, поставила семь свечей.
За тринадцать понедельников это оказался первый посетитель мужского пола. В дверях ему пришлось пригнуть голову и сложиться в коленках. В кресло клиент опустился осторожно, как будто пристраивал гантель на кассете яиц. Ботинки из крокодиловой кожи были того размера, с какого начинаются уже чемоданы.
– Значит, так, мамка, вот тебе зелень – он выгреб из кармана сантиметровую пачку долларов – давай выручай.
– Как мне к вам обращаться, молодой человек?
– Боней кричи.
– ? – подняла я бровь.
– Бонифаций я.
– Бонифаций, вот на краю стола шахматные фигурки. Выберите ту, которая будет изображать вас, поставьте, накройте ладонью и расскажите, что вас сюда привело.
Парень вытянул черную ладью, вырезанную из старой вишни. Башня ее потеряла несколько зубцов, но лицо, насупившееся под нею, по-прежнему грозно хмурило брови. Ладья приземлилась посреди столика, совершенно спрятавшись в огромном кулаке. Я положила руку на его запястье:
– Итак?
– У меня клаустрофобия, – неожиданно правильно выговорил он. – Я в любой мороз окна в машине открытыми держу. В твоей коробке через пять минут умирать стану.
