– Положи руку на белого офицера. Молчи. Просто чувствуй.
Свечи чадили, становилось все жарче, пахло стеарином.
– Как тебе?
– Мне так плохо. Я чувствую страшную тяжесть и бесконечное одиночество.
– Это то, с чем живет твой муж.
Она отдернула руку.
– Положи руку на ферзя. Вот так. Не задерживай дыхание. А теперь скажи, ты действительно хочешь услышать от меня решение? Еще не поздно встать, забрать свои деньги и уйти.
Она надолго затихла. Рука ее на фигурке дрожала все сильнее, виски покрывалисьиспариной, в глазах закипали слезы. Потом она вздохнула всей грудью и сказала:
– Скажите мне.
– Ты должна сказать им обоим правду. Бесполезно молчать о таких вещах. Наше бессознательное все равно знает истину – и видит ложь. Иначе твой ребенок заплатит за это страшную цену, а у твоего брака не останется никаких шансов.
– Какую цену, Хозяйка Дара?
– Если ты не скажешь ей правду, твоя дочь уйдет. Любой дорогой – к бомжам, на наркотики, в монастырь. Ты лишила ребенка права на своего отца. Это поступок со страшными последствиями.
– Мой муж так ее любит, он будет просто раздавлен!
– Твой муж уже раздавлен. Но тогда у вас появится возможность вместе прожить эту боль и начать все сначала, как во втором браке.
Она снова замерла и через несколько минут, вздохнув, спросила:
– А насчет запоров-то что?
– Это цена, которую ты сама платишь за молчание. Когда живешь во лжи, когда двенадцать лет в себе держишь огромную тайну, даже кал отказывается из тебя выходить.
Она как-то неуклюже поднялась. Переступила через деньги:
– Прощайте, Хозяйка Дара.
– Света тебе, Алла Борисовна.
– Я Наталья. Простите меня.
– Благословенна будь, Наталья.
Муж вернулся, когда мы с Агашей уже отцепили от обоев крашеные тряпки и распивали компот.
– Ну что, как успехи?
– Эх, милок, как только живешь с нею? Ведь наскрозь все видит, – сочувственно вздохнула старушка.
– Так вот и мучаюсь. А чего у вас сегодня было?
– Не дозволено мне обсуждать-то, – строго проговорила Агафья Даниловна. Муж вопросительно воззрился на меня.
– Я лучше расскажу, как ко мне в пятницу в школе родительница пришла. На час опоздала: я, говорит, тут пока до вас бежала, кучу дел переделала. У меня, говорит, дом полная чаша, а старшая дочь все по подвалам шарится, неделю дома не ночевала. Младшенькой-то пример какой плохой подает. Воздействуйте как-нибудь на поганку!
– То есть у нее эта куча дел более важных была, я так понял? Чем дочка, по неделе пропадающая с бомжами?
– Выходит, так. Ну, расспросила ее про семейную динамику, говорит, разводов у родителей не было, даже бабушки-дедушки благополучно прожили. Сижу, думаю. Младшая, говорю, тоже бегает? Нет, не бегает. Сижу, думаю. А у вас, интересуюсь, это первый брак? Мнется: ну жила с одним, но всего полгода, подумаешь, давно быльем поросло. Так девочка-то от кого, спрашиваю? Ну от первого, ну фигня, рожала уже замужем за вторым, у нее и фамилия наша. Да что вы говорите! и фамилия ваша! Значит, так, говорю. Если вы хотите спасти своего ребенка, надлежит немедленно сказать ей правду. Сообщить имя и фамилию, дать фотографию отца.
