— Да.
— Как он?
— Очень болен.
— Сочувствую, — он смотрит ей в глаза, она отвечает спокойным немигающим взглядом.
— Вы знаете такую пословицу — когда в Стамбуле стригут ногти, в провинции отрезают пальцы?
Елена отрицательно мотает головой.
— Мы думали, что уничтожили гидру. Но у гидры много голов. Слишком много. И теперь эти головы поднимаются одна за другой.
— А вы их режете.
— Мы их режем. Но вот в чем штука. Не знаешь, где они вырастут снова.
— Я устала. Можно без метафор?
— Знаете, как у нас говорят — если ты любишь метафоры, ты вышел из ислама. Субхана ллахи! Я хотел вас спросить, какие планы у друзей вашего мужа на самое ближайшее будущее.
— Что ж, я могу только сказать, что в последнее время среди его друзей стало гораздо меньше англичан, зато прибавилось французов и немцев. Кажется, я видела генерального директора BASF на той неделе. Он обсуждал проблемы обучения персонала с канцлером Ордена.
— Любопытно.
— Разве Питер не рассказывал вам?
Абу Ахмет улыбается и подергивает пальцами бородку.
— Когда он пришел к вам, Ахмет?
— У меня есть друзья среди суфиев. Они рассказали мне про новый халифат с саудитами. Фейковый халифат. Героиновый халифат. Я сам пришел к нему. Он очень обрадовался. Как все неофиты, Питер был до крайности жаден. Но ведь золото и серебро в могилу не унесешь.
— Вы и серебро? Что-то не верится.
— В любом случае, он помог мне в одном деле, о котором мы с вами говорили тогда.
— Так это была проверка?
— Я хитрый, Елена, — снова улыбается, — простите меня за это.
Она кивает.
— Вы знаете кого-то по имени Никколо? — спрашивает он. — Такой… иезуит.
— Никогда не слышала.
— Пожалуй, налейте мне немного, — говорит Абу Ахмет, глядя в окно на багровые закатные полосы.
Некоторое время они сидят молча.
— Очень скоро начнется большая война, — говорит Ахмет. — Пока что идет резня. Она идет в Сирии, она идет в Штатах, она идет и здесь, за стенами вашего дома. Но это резня. Война это совсем другое, война означает долгие годы лишений для большинства людей. А люди так привыкли к комфорту, им кажется, они родились для счастья… понимаемого как обилие дешевой пищи и доступного секса. Временами я смотрю на все эти… тела… жирные тела, мускулистые тела, молодые и дряблые тела… И понимаю, что никакого духа в них нет, и воевать им не за что. Но воевать они будут. Мы заставим. У вас были дети?
— Нет.
— А вы хотели бы?
— Вы сегодня задаете странные вопросы.
— Сегодня убили моего сына.
— Как?
— Простите. Сегодня, то есть в этот день. Много, много лет назад. Он был воином и умер как воин.
