На Преображенской (Советской Армии) между Троицкой и Успенской (Ярославского и Чичерина) в магазине «Спорттовары» из витрины нахально глядел на прохожих сверкающей мордой с хромированной ехидной ухмылкой лимузин ЗИМ. Он стоил 40 тысяч. Его никто не покупал. Такое приобретение, даже если на него находились деньги, сулил бесплатную поездку на Колыму, и надолго. В целом же создавалось впечатление, что жизнь налаживается и становится веселее. Это настроение охватывало даже тех, на ком улучшения не сказывались.
В нашем классе оставался невеселым только Марик Нахбо, живший рядом со школой, на проспекте Сталина (Александровском) в пятом номере. Отец его погиб на фронте, а мама не сумела приспособиться к новым условиям. Марик учился старательно, носил комсомольский значок, поэтому его отъезд «на историческую родину» (так кто-то сказал) стал полной неожиданностью. Он, вероятно, был одним из первых одесситов, убегавших от нашей нищеты в неизвестность, где молодым людям приходилось много работать, отбиваясь одновременно от арабов.
Центр города тогда был наполовину заселен евреями. Все мы жили одной семьей, почти никогда не конфликтовали, а если и случались свары, то не на национальной почве. За слово «жид» обидчик мог получить по зубам не только от еврея, но и от каждого, кто такое слышал — просто чтобы не считал себя лучше других по столь малозначительному поводу.
И все же национальный вопрос потихоньку тлел. Я как-то разговорился с соучеником, родители которого оформляли документы для воссоединения семьи «по линии троюродного дяди двоюродной тети». Отец его был неплохо пристроен: он работал тачечником в мясном корпусе Привоза. Парень был озадачен.
— Мой папа переживает, кем он будет там. В израиловке же некого дурить. Там же все — евреи!
— Может быть, и там кому-то надо тачки катать — пытался утешить его я.
— Да, но, во-первых, он на Привозе — лучший тачечник! А во-вторых, что, ради этого нужно куда-то ехать? — парировал мой товарищ.
Дома, видимо, прорабатывались все возможные варианты.
— Мне недавно предлагали через папу работу ученика рубщика в мясном корпусе, — мечтательно вскинув глаза, продолжал взвешивать все «про» и «контра» мой собеседник.
— Кстати о птичках: я слышал, что одного нашего опытного рубщика в Тель-Авиве недавно уволили за то, что он продал сто двадцать килограммов говядины, когда в наличии по накладной было сто — вспомнил я разговор соседей по коммуне.
— Во-во! Век живи — век учись…
