Они беседовали, не замечая присутствия Льва Анатольевича. Черниллко скромно молчал, всегда готовый генерировать идеи и ждавший, когда его пригласят.
– А нос у него скоро провалится? – задумчиво спросил издатель. – А мозги потекут? Общественность хочет интриги.
– Да ты посмотри на его нос! – Франкенштейн схватил Титова за уши и повернул к магнату лицом. – Куда ему дальше проваливаться?
– Ну так это он такой уродился. Ведь правда? – обратился магнат к экспонату.
Лев Анатольевич был вынужден кивнуть.
– Не пишите, что уродился, – вмешался Черниллко. – Оставьте читателям пространство для воображения. Читатель сам додумает интригу – не в этом ли задача литературы? И вообще искусства. Про Черный Квадрат додумали, чего и не было. А не было ничего.
Магнат с интересом посмотрел на скульптора.
– Вы еще будете мне разъяснять задачи литературы, – пробурчал он. – Хорошо, я поставлю на первую полосу.
Газета вышла, и загудел резонанс.
Лев Анатольевич сердито перечитывал заголовок: «Мутант-сифилитик идет с молотка».
– Почему же мутант? – возмутился он.
Черниллко восторженно аплодировал и смеялся; результат начинал превосходить его ожидания.
– Там все мутанты, особенно которые с эстрады… Не замечал? Мы их подвинули, дружище. Теперь застолбим авторские права и настрижем процентов с сувениров. Матрешки начнутся, игрушки, маечки, кепочки…
Посетителей заметно прибавилось. Очередей не было, зато приходили сплошь важные люди, хорошо знавшие, чего хотят. Газетный магнат, оприходовав сенсацию, мгновенно забыл о Льве Анатольевиче. Он относился к сенсациям, как относятся к придорожным труженицам тыла и переда. Он разрядил обойму и пошустрил себе дальше вразвалочку. Но камень – он же семя – был брошен, и круги разошлись – они же разветвились ростки, сплетаясь в плющ.
Явилось радио, столкнувшееся в дверях с телевидением. Они долго препирались, не уступая очереди.
Титову дали слово. Вернее, взяли его у него.
– Так, это все неинтересно, – нетерпеливо констатировал репортер, когда Лев Анатольевич замолчал. – Ваши рассуждения об искусстве очень содержательны, но вы берете чересчур высоко. Наша аудитория – люди простые. Расскажите, где и как сильно у вас болит.
– Оно совсем не болит, – отрезал Лев Анатольевич. Он уже свыкся со своим положением и начинал ощущать себя королем на горе. В нем проступила творческая надменность, а самомнение дернулось вверх.
– Это плохо, – интервьюер пожевал губами. – О чем же писать?
