Лев Анатольевич в это время ходил и разминался, делал зарядку. Случайных посетителей не было, и ему позволили сойти с места. Он пообедал.
– Сифилис, – с достоинством ответил Франкенштейн. – Первичный аффект.
– Ну так я вас закрою, – удовлетворенно кивнул инспектор. – А вашего развратника посажу в больницу для творческих, одаренных людей.
Лицо Франкенштейна налилось кровью. Черниллко быстро выступил вперед.
Он свернул кукиш, но показал его очень быстро и сразу спрятал руку в карман.
– Не получится, – выпалил он. – Не имеете права. Нету больше такой статьи.
– Вам законы напомнить? – ощерился душитель свобод. – Вы знаете, что бывает за умышленное заражение?
– А кого же он заражает? – недоуменно вопросил скульптор. – Этот шедевр не передается по воздуху. И даже при рукопожатии. Да вы на него посмотрите – кому захочется от него заразиться?
Инспектор пришел в замешательство. Действительно: никто и никого не заражал.
– Посмотрим, – пробормотал он с ненавистью и вышел из галереи.
Титов между тем перешел к приседаниям.
– Если хочешь быть здоров – закаляйся, – одобрительно протрубил Франкенштейн. В этот момент в галерею вошли случайные искусстволюбы, и Лев Анатольевич, схватив пояснительную фотографию, поспешно сел на место.
Санитарный инспектор не вернулся.
Вместо него прибыл серьезный человек, содержатель крупного газетного холдинга. Это был грузный седогривый лев, исполненный очей, по совместительству – орел небесный, ибо слыл уроженцем кавказских гор. Но может быть, то были долины. Он мог позволить себе одеваться на манер шикарного папика, однако предпочитал джинсовую простоту; лев молодился и рыкал, раскрывая золотозубую пасть; из выреза футболки топорщилась грудная грива. Матерно рыкая, засоряя мир идеальных форм похабными умопостроениями и предчувствием простатита, лев остановился перед Львом Анатольевичем и пренебрежительно скривился. Он поковырялся в мохнатом ухе, и Франкенштейн подошел ближе.
– Ну и в чем тут цимес? – осведомился магнат.
– Да цимес там же, где у твоих ален и филиппов, беременных от пришельца третьим разводом, – отозвался Франкенштейн. – Дело верное. Для первой полосы.
Лев покрутил башкой.
– Я многое могу, но даже я не сумею повесить это на первую полосу. В цвете.
Тот пожал плечами:
– Заретушируй. Читатели еще сильнее возбудятся.
Магнат пощелкал пальцами:
– А драма где?
– Тебе мало драмы?
Они приятельствовали давно; магнат сколотил состояние на расчленителях и бракосочетаниях порнозвезд. Его стараниями маленькая галерея Франкенштейна со всем ее эксклюзивным ливером распухала до размеров Лувра, а уж по значимости для общественного мнения превосходила последний десятикратно.
