– Идите домой, отдохните, – предложил он. – Попейте чего-нибудь.
Пехов и так собирался уходить, но все равно поблагодарил заведующего за душевную щедрость.
Дома он ничего не писал, и вечер прошел без событий.
* * *
Наваждение не прошло.
Пехов попробовал писать, где можно, по-латыни, благо имел некоторые способности к языкам и помнил из ее курса не только больше обычного, а даже сверх положенного. Но его, во-первых, никто не понял, а во-вторых, твердый знак прокрался и в иностранные слова.
Пехова принял местный психиатр. Пехов пришел к нему сам.
– Без бреда и обмана чувств! – бодро сказал тот. – Может быть, компульсия-обсессия. А может быть, и синдром Туретта! – добавил он неожиданно зловеще и сдвинул брови.
Пехов поежился. Он представил, как в скором времени начнет сокращаться всеми мускулами, приседать, приплясывать и выкрикивать бранные слова.
– Пожалуйте на гипноз, – пригласил его коллега. – Но сперва просветите голову. Мало ли что.
Пехову просветили голову и взяли у него все анализы. Ничего не нашли.
Гипноз ему тоже не помог.
* * *
– Геннадий Миронович, так не пойдет, – решительно заявил заведующий. – Что будет дальше? Фита и ять?
– Эти я не знаю, как пишутся, – ухватился за соломинку Пехов.
Тот отмахнулся.
– Лечитесь, прошу вас, иначе не знаю, чем это кончится.
Зато знал Пехов. Он уже побывал и у начмеда, и у главврача. Там господствовали самые нехорошие настроения.
Но помощь пришла с неожиданной стороны.
* * *
Доктор Пехов, что называется, не хватал с неба звезд. Доктором он был и слыл вполне рядовым. Правда, пациенты любили его за немногословие и вдумчивость. Пехов часто присаживался на койку, брал человека за руку и подолгу, проникновенно молчал. Между ним и подопечным как бы перекидывался незримый мост. Любое недомогание становилось серьезным, и клиент понимал, что и доктору ясно то же, а это главное. После этого Пехов резко светлел лицом, хлопал себя по бедрам и объявлял: «Ну, ничего! Не боги горшки обжигают!» От этого сразу делалось легче.
Когда твердый знак начал фигурировать в выписных документах, Пехову задали несколько осторожных вопросов. Тем дело и ограничилось, его ответы узнали все и приняли необычную орфографию как нечто неизбежное и непоправимое. Злое ли, доброе – бог весть. Дальше о Пехове пошла слава.
Впечатления пациентов накопились, объединились и достигли критической массы, после чего количество переходит в качество. Удивительно, но твердый знак вдруг понравился очень многим. В нем читалась оригинальная солидность. Все больше больных шло к заведующему, а то и выше, с просьбой вверить их судьбу доктору Пехову. В нем, говорили они, есть старая основательность. Это было тем более странно, что Пехов был сравнительно молод.
