– Странно, – бормочет Эвелин, встав теперь у окна. – Они звонили, сказали, что у них документов нет, но…
– Вам нужно собираться, – перебивает Ифа.
Эвелин оборачивается.
– Уже?
– Да. Вам нужно быть в центре через двадцать минут.
– Ох. Я обедаю с… вот дырявая голова, да?
– Дырявая?
Ифа поднимает бровь. У Эвелин отвратительная память на имена, и это у них давно стало предметом шуток.
– Дэном? Бобом? Нет… Полом, – говорит Эвелин, выуживая из кармана рубашки недокуренную сигарету. – Полом… каким-то. А! – произносит она, торжествующе взмахнув крошащейся сигаретой. – Аллансоном. Полом Аллансоном.
– Тепло, – говорит Ифа, указывая на прищепки на рубашке Эвелин. – Алланом Полсоном. Куратором из МоМА.
Эвелин шагает вперед и поднимает руки, позволяя Ифе со щелчками снять прищепки.
– Смотрите, пусть сводит вас в какое-нибудь приятное место.
– Я попрошу тебе завернуть. В жизни не могла есть в этих заведениях.
– Спасибо. – Ифа вытаскивает канцелярский зажим из волос Эвелин. – Хотите, чтобы я поехала с вами на такси?
Эвелин качает головой:
– Нет. Не настолько я бесполезна. Можешь пока продолжить… – Она кивает в сторону лаборатории. – Не забудь… – чертит рукой в воздухе неопределенную дугу. – Ну, ты знаешь, чем заняться. Может, стоит сходить в магазин и чем-нибудь заполнить холодильник. Там как-то устрашающе пусто. Возьми денег.
– Не волнуйтесь.
Ифа провожает Эвелин до двери, где вручает ей сперва жакет, потом сумку.
На верхней ступеньке лестницы Эвелин останавливается и прикладывает руку ко лбу.
– Ох, чуть не забыла. На автоответчике есть сообщения. Снова звонил этот. Как его. Который с кухни. Что-то говорил про то, что вернулся в город. Знаешь что? Надо тебе пойти. Пойти домой. Увидеться с ним. Здесь все может подождать до завтра.
Она начинает спускаться по лестнице, бормоча себе под нос:
– Поверить не могу, чуть не забыла ей сказать, что я за человек, забываю, все забываю. Господи, я уже такая старая, что не могу запомнить даже самых важных…
Ифа возвращается в квартиру и встает на площадке, ведущей в студию, сжимая и разжимая руки, так что костяшки белеют сквозь кожу. На мгновение-другое она зажмуривается, достаточно, чтобы полости сердца сократились и снова расширились, приняв вернувшуюся кровь. Отсрочка. На время. Снова вывернулась – и в голове у нее всплывает выражение сестры: быть на волосок.
Потом Ифу отпускает. Она открывает глаза. Расцепляет руки и идет дальше, распахивает дверь в лабораторию, дает ей захлопнуться у себя за спиной. Она исчезает, как актер в кулисах, которого поглощает сумрак.
