- Как уныла, черно-бело-однообразна зимняя толпа. И только женские лица оживляют ее, словно розовые цветы болиголова. Не правда ли?
Над ухом Майи словно сквозняк просвистел. Она повернула голову, чтобы возразить: болиголов цветет белым, но тут Змей стиснул ее в объятиях и ужалил в рот. И сразу стемнело - ведь страсть всегда рыщет впотьмах.
Отравленная, Майя упала бы, но он держал ее не только руками, он окольцевал ее всем телом. Она задыхалась, но губы онемели от укусов Змея и не давали прорваться стонам. Она сама себе показалась змейкой, которая линяет, потому что одежда сползла с нее, как узорчатая кожа, и тело стало гибким, бескостным, их языки свились, будто разогретые жаром ртов змеи, и ноги, и руки, и тела переплелись, и Майя перестала дышать…
Наконец она почувствовала свободу и смогла вздохнуть омертвелой грудью. Змей уже стоял у двери, косясь на Майю золотистым глазом.
- Слышу, пришла твоя соседка. Надо оправдать вызов. А тебя я еще найду. - Он провел рукой по косяку и выскользнул из комнаты.
- Почему ты не дала мне спасти ее?
- Во-первых, я не сразу увидела железную булавку в косяке. А потом - от чего спасти?
- От этого ужаса.
- Это не ужас. Это жизнь. Иначе Майя умерла бы с тоски.
- Зачем тогда я?
- Ты еще скажешь свое слово. И очень скоро.
***
Майя сидела на полу, прижавшись спиной к батарее отопления. Подкрался с улицы Поземщик, обнял ее колени, приник очами к очам, велел: «Стынь!» Она покорно застывала, и с этим холодом не справиться было отопительной гармошке.
Сколько сидит Майя вот так, на полу? Заря не мигая смотрит в окно, но скоро солнце снова уйдет из города, да жаль, что не навсегда, а только на ночь. Уйти бы вслед за солнцем и луной! Холодно, холодно. А когда-то она засыпала, и Любимый убаюкивал ее, еле слышно целуя в голову. И не было тогда рядом, конечно, Поземщика, весь мир грел ее. Слово «тепло» было равнозначно слову «любовь».
Но что это? Отопления прибавили, что ли? Волны приятного жара поплыли по телу. Отпрянул от коленей Поземщик, испарился из комнаты. Можно расправить окоченевшее тело, открыть глаза.
Все ласково и тепло кругом, но кто сделал это? В комнате пусто, темно… Нет, не темно. Льется с подоконника серебристо-сиреневый свет. А, цветок!…
- Ты снова раскрылся, цветок? Ну что же, сияй, если не умеешь ничего другого. Но… где же было твое сияние, бездушное и бездумное создание? Тебя дали мне на утешение, на спасение моей охолодавшей души, но вспомни, как ты утешило меня? И глаз своих сиреневых ты не открыло, чтобы увидеть этот кошмар!
