Распахнулась, ударилась о стену дверь. Влетела, грохоча каблуками, колдунья. Ее синее платье взлетало над коленями. Словно не видя Майи, бросилась она к окну и растворила его. Серые тени задели поникшие плечи Майи. Колдунья осторожно подняла с подоконника Цветицу, и серые крылья приняли ее. Медленно потянулись тени к быстро темнеющему небу, к далекой, ясной, печальной звезде, похожей на крик птицы.
- Кто это? - с трудом поднялась Майя с колен. - Кто они?
- Тени убитых птиц. Они унесут Цветицу туда… может быть, там она… - Голос колдуньи прервался.
- Звезда, какая это звезда? - отчаянно спросила Майя как о чем-то жизненно важном.
- Денеб! - донеслось из-за двери, со двора, с дальней улицы, из ночи и темноты.
И тут сон пожалел Майю и вычеркнул ее из жизни. Спи, тоска! Спи, горе! Спи, мечта! До утра, спокойной вам ночи!
***
Майя проснулась от унылой мелодии. «То ли птица плачет, то ли душа моя меня не отыщет никак?» - подумала она сквозь дрему. А душа ее всю ночь металась между звездами, тщась настичь тени птиц, унесших Цветицу, но далеко улетели они. Далеко был таинственный Денеб…
Майя встала и по привычке шагнула к подоконнику, но тут же заставила взор устремиться поверх пустого цветочного горшка. Метель пела монотонную песню, а стекла окон вторили ей.
За окном был сад теней. Только ветер утешал опавшие, примороженные листья. Сухие будылья торчали из сугробов, как тела растений, казненных Зимой. Деревья впали в спячку. Ветер пытался разбудить их, затеяв перестук ветвей. Деревья недовольно отмахивались сквозь тяжелый сон, прервать который было невозможно.
Майя вышла в зиму. Неужели у реки теперь всегда будет это рябое, старое лицо?… Степенно подошла ворона, оставляя на снегу вязь крестов, вспорхнула на ветку вровень с Майей и внимательно заглянула ей в глаза. Майя стремительно пошла прочь.
Надо было жить. Днем она заглушала мысли грохотом машинки, а утром и вечером, когда волей-неволей приходилось в толпе добираться на работу или домой, думала: «Люди словно и не видят зимы. Иногда чудится, будто всем вокруг легко, и спокойно, и счастливо, и только твоя одинокая душа то устало бродит, то неистово рыщет, то бестолково мечется по миру. Чего она жаждет? Кто утолит ее печали?»
Теперь она во всех встречных ловила приметы Чужих и порою находила. Даже удивительно: много их было, много, и неужели так будет всегда?
Нет, Майя боялась заглядывать в будущее. Сама себе казалась она недописанной строкой. Следующее слово было неизвестным, впереди лежал белый, как зима, как неопределенность, лист бумаги, ее жизненного пути, над которым мучительно замер сочинитель…
