Ты поняла? Он надеется теперь только на твоего ребенка. Это последняя удача для него, больше он не сможет иметь детей, и останется ему вечно ползать и вечно носить проклятие змеиного рода. Он готов на все, лишь бы заполучить ребенка. Ты выслушала меня… не противься ему. Ведь дитя твое останется с тобою - он только раз коснется ребенка своим ядовитым языком, чтобы переложить на него родовое проклятие. Пусть дитя останется чужим - оно будет жить. Твоей одинокой душе не придется вечно носиться по волнам тоски. Все равно он своего добьется.
Все смерклось перед Майей, а лодка между тем мягко вышла на берег.
- Теперь иди, - устало сказала Катерина, махнув в сторону близко подступившего темного леса. - И помни мой рассказ.
Она облокотилась на борт, а Майя ступила на влажную кромку песка, переходящего в узкую полоску травы. По ней тянулись следы, но чьи они - человечьи, птичьи, звериного ли когтя, - различить было невозможно.
- Не мешкай! - подтолкнул ее голос.
Майя сделала несколько шагов и оглянулась.
- Иди же, иди!… - реяло в воздухе, но белой и красивой, как платье невесты, лодки и бледной женщины в ней Майя не увидела. На волне печально покачивалась серая, выцветшая плоскодонка с облупленной надписью на борту: «Катерина-одиночка».
***
Никто не нашел бы брода через ручьи и речки, которые пришлось перейти Майе, никто не нашел бы дороги в том бездорожье, какое являла собой ощетиненная темная тайга, но внезапно чаща, будто по чьему-то грубому приказу, расступилась, и перед Майей оказалась россыпь синих камней. Ни солнца, ни луны не было в небе, и чудилось, будто сами камни источают неяркий, холодноватый свет.
Зарокотал гром. «Чьи проклятия и обеты звучат в раскатах грома…» - вспомнила Майя и затрепетала.
Две темные тучи, похожие цветом на лежащие перед Майей камни, начали сходиться - сперва медленно, а потом с разгону ударились друг о друга, сотрясая мир грохотом и опуская дождевую мглу. Лес зашумел, трава затрепетала. Майя стояла, не зная, куда идти, слыша, как из тьмы возникают голоса, протяжно что-то напевающие.
Наконец мгла рассеялась, и Майя увидела огромный колодец, из которого, клубясь, выползали змеи.
Множество змей! Майя сама не могла бы объяснить, почему не бежит прочь с криком. Словно бы кто-то нашептывал ей слова, приказывающие оставаться на месте и смотреть. И она смотрела.
Среди цветов, которых не встретить ни в поле, ни в чаще, вырезных, тонких, остролистых, узорчатых, цвета старой меди, монотонно звенящих, мерно поблескивающих, на поляне змеились голубоватые, зеленые, желтые, черные тела. Но странно - чем дольше глядела на них Майя, тем отчетливее различала в этом серпантине человеческие фигуры, черты… Женщины, мужчины в самых причудливых одеяниях всех времен и народов, прекрасные и безобразные, старые и молодые. И только детей не было среди них, и в тонких, как ветки, змеенышах, шнырявших в траве, не могла различить Майя человеческих черт, словно дети змей, как и дети людей, еще не научились притворяться, лгать, изменять себе.
