— Грудной?
— Ага.
— Хочешь, я свяжу ему шапочку и носочки? Он кто?
— В каком смысле?
— Мальчик или девочка?
— Мальчик, слава богу.
— Слава богу, что у тебя нет детей, — сказала она, — а то бы они выросли и тоже кого-нибудь мучили.
Борис опешил: неужели она так его знает, что и соврать невозможно?
— Вот видишь, как ты себя ведешь, — сказал он, — сама позволяешь себе неизвестно что, а потом я буду во всем виноват.
— Успокойся, — ответила она, — не будешь ты ни в чем виноват. Я сама тебя сюда зазвала, сама во всем и виновата.
Они стояли на конечной остановке тринадцатого автобуса, у Любки в руках была сумка с пустым термосом. Как только подошел автобус, она вошла в него с передней площадки и даже не кивнула ему на прощание. Борис растерянно поглядел вслед пустому загромыхавшему автобусу: что это с ней? Такая смелая и самостоятельная? Посмотрим, посмотрим, какой будет, когда прибежит мириться.
В тот день он ее ненавидел: нигде не работает, ни к чему не стремится. Нашла бы себе лучше богатого старичка, который приодел бы, заодно и довоспитал бы. Борис верил, что в природе существуют такие старички, богатые, благородные, жаждущие в жизни добиться благосклонности у какой-нибудь Любки. Но на следующий день он стал думать о Любке по-другому, накатывало что-то вроде вины: не надо было ругать ее, все-таки она его любила. Ему, конечно, для будущей жизни нужна другая, но это когда-то, потом, настоящая его жизнь еще не начиналась. Сейчас же в самый раз пришлась бы Любка.
Она появилась через месяц. Общежитие было заполнено заочниками. Дипломники уже все распрощались с институтом, а он застрял. Появилась надежда попасть в аспирантуру. Он не был выдающимся студентом, аспирантуру ему не прочили, но вдруг освободилось место, он попался на глаза своему профессору и нежданно-негаданно получил рекомендацию и приглашение готовиться к экзаменам.
— Если бы я умерла за этот месяц, — сказала Любка, — ты об этом даже не узнал бы.
Она вполне могла умереть, такая стала худая, даже не тощая, а невесомая, как паутинка. Нежно-розовые щеки, черные длинные ресницы, не шло ей краситься, даже так умело. Эти щеки и ресницы под кружевной шляпкой-самовязкой сделали ее еще более жалкой, весь вид ее словно говорил: вот, приукрасилась, а все равно все та же бедняжка. Но сердце Бориса возрадовалось: пришла, не забыла, любит меня, а я возьму да и удивлю ее — позову в загс. Но сразу же отверг эту мысль: какая женитьба, о чем он? Впереди экзамены в аспирантуру, совсем другая судьба ему предлагается. Нельзя ему сейчас жениться на ком попало, и вообще жениться надо с умом.
