— Что же вы так поздно, — спросила Любкина мать без всякого намека на приветливость, — приезжий, наверное?
— Я студент, уже давно здесь живу. Конечно, мне не надо было приходить так поздно. Сейчас уйду. Извините.
Сказал он все это довольно бесстрастно, без тени смущения, Любкина мать ответила:
— Это ваши дела, — и ушла.
А он стал разглядывать просторную комнату, заставленную старинной, знавшей лучшие времена мебелью. Хорошо еще, что такой вариант, мог бы вполне попасть в какой-нибудь вертеп, или как это там еще называется.
— Мебелишка откуда такая знатная? — спросил, рассматривая высокий резной буфет с зелеными гофрированными стеклами.
— Соседи подарили, чтобы не тащить на свалку. Дом наш выселен, осталось семей десять на всех этажах. Ты не мог бы со мной разговаривать человеческим голосом?
— А может, я не человек.
— Ты человек. Человеком нельзя притвориться. Ты просто не очень добрый человек.
Она опять интересничала, бедняжка. Влюбилась с первого взгляда и теперь лезла из кожи, чтобы удержать его возле себя. Он уже во второй раз так о ней подумал: бедняжка. И поскольку она была бедняжкой, благодаря ему или по его вине, в нем тут же проснулось ревнивое чувство собственника.
— А что, разве здесь, в этой комнате, часто ночуют приезжие? — спросил он.
Любка не хотела с ним ссориться, ответила, как бы играя роль светской дамы:
— Надеюсь, любопытство единственный порок вашей милости?
Вполне возможно, что она полтора года проучилась в театральном училище, пообтерлась там, набралась словечек. Когда он уходил, разыграла из себя такую незабудку в белом фартучке, такую восторженную из плохого фильма героиню:
— Давай завтра встретимся на конечной остановке тринадцатого автобуса. Там такая красота, такой лес! В четыре часа тебя устраивает?
Он ничего определенного не ответил, но назавтра в четыре часа был в этом, с позволения сказать, лесу.
Через несколько дней она ему сказала:
— Теперь дома буду ночевать редко, у нас отключили и воду, и газ, и электричество.
Так их вынуждали перебраться в новый дальний район. Все в доме, желая того и не желая, переехали, а они с матерью держались. Настаивали, чтобы новое жилье было в центре. Он молчал, когда она заводила разговор о переселении, не понимал ничего в этих делах. В Москве он жил в хорошем, недавно построенном общежитии, отчий дом был на Урале. Бревенчатый дом на крепком высоком фундаменте. Дом, построенный дедом в железнодорожном поселке. Сейчас в доме жили отец, мать, два младших брата и сестра. Его место было занято в тот же день, когда он уехал. Без всяких слов было понятно, что он не вернется уже под крышу родного дома. Иногда, когда Любка уж слишком рьяно отстаивала свои права жить в центре, он ей говорил:
