Завидуя удачливости аталыка, я осматривал все это, когда к нам пришел возбужденный и очень сердитый дед Пшибий.
— Вот я тебе, паршивцу, надеру уши! — грозился он, стуча посохом об пол. — И пожалуюсь твоему аталыку!
Ничего не понимая, я попятился. Трясясь от негодования, старик наступал, продолжая бранить меня.
— Приму любое наказание, дада, — сказал я. — Вы вправе и побить, вы вправе и побаловать красными яблоками.
Я отвел руки назад и опустил голову.
Моя покорность немножко утихомирила старика.
— Тебя, паршивца, не было на свете, когда твой отец — аталык — стал моим кунаком. Что скажешь теперь?
— Дорогой дада, не дав слова, человека не казнят. Скажите, в чем я провинился перед вами?
Дед Пшибий, кряхтя, присел, вытер ладонью со лба пот.
— С чего ты взял, бесстыдник, что люди иной веры мои враги? А ну-ка, скажи!
Теперь я и сам ругал себя за непродуманную речь по радио. Как загладить вину, как выкрутиться из дурацкого положения?
— Я не вас имел в виду, дедушка Пшибий, а очень отсталых, темных, совсем одурманенных религией людей.
— Врешь, богохульник! Я все слышал. Кто самый старый здесь? А! Значит, ты и обо мне сказал, что я враг иноверцев.
Я пытался убедить деда, что он неправильно понял мои слова. Но старик был неумолим:
— Гяур гяуру рознь, дурная голова! — наставительно сказал дедушка Пшибий. — Вот фашисты действительно наши враги. Я тебе, как человеку, подарил кольцо и фотографию, а ты людям говоришь, что вместе с ними дал в придачу и мечеть. Тебе, дураку, я мечети не давал, вы сами ее забрали. А вот подаренные вещи ты мне вернешь.
Дело принимало опасный оборот.
Вернувшиеся с новой добычей для музея Леонид Петрович и Герандоко принялись успокаивать старика.
Дед Пшибий не сдавался. Он требовал, чтобы аталык отодрал за уши и укоротил язык скверному мальчишке.
— Я это непременно сделаю. И ремнем отхлестаю, — безоговорочно соглашался Леонид Петрович.
— Я и сам мог бы побить этого паршивца, — уже почти спокойно сказал дед, — но отцовский удар сильнее.
Обращаясь ко мне, он все же потребовал:
— Отдавай, богохульник, и кольцо и фотографию!
Я направился к этажерке.
Герандоко подошел близко к Пшибию и тихо сказал:
— А ты подумал, удобно ли будет забрать обратно подаренное гостю?
Старик вскочил как ужаленный.
— Кладим местом, и пожалустэ. Энта софсем ваша. Нашэ подарчэ ваше. — От волнения он даже заговорил по-русски.
Согбенный, еле передвигая ноги, Пшибий пошел к дверям.
— Отменим, завтра же отменим по радио глупые слова этого мальчишки, — говорил Леонид Петрович, провожая деда.
