Но теперь? Гелвада стоял, держа в руках конверт: документ, подтверждающий участие Тодрилла во французском Сопротивлении. Обнаружение трупа без предсмертной записки могло бы дать совершенно другой результат, не тот, которого ожидал О'Мара.
Гелвада на минуту задумался, а затем решился. Он оставит конверт. Если О'Мара будет против этого, его можно будет успеть забрать, пока полиция не обнаружила труп.
Гелвада наклонился над телом, сунул конверт во внутренний карман пиджака и пошел обратно по камням к тропинке в обрыве. Взбираясь наверх, он напевал про себя. Это была старая бельгийская мелодия, и слова ее, если их грубо перевести, говорили, что то, что должно произойти, произойдет, и что бы ты ни делал, что бы ни думал, ничто не имеет значения.
Небольшие слоновой кости часы на камине показали Куэйлу, что уже двадцать минут второго. Он протянул руку к тумбочке за сигаретами, закурил и продолжал лежать, глядя в потолок и думая. Кровать прогибалась под тяжестью его тела. Он лежал неподвижно, пытаясь представить себе Розански.
Сделать это намного легче, когда знаешь, как человек выглядит — черты лица, форма подбородка, глаза, губы. Если знать, как человек выглядит, уже что-то известно о нем, о чем-то можно было догадаться. Можно себе представить тот тип женщины которая могла бы привлечь его или которую он мог бы привлечь. Вы могли бы представить его реакцию в определенных условиях, его темперамент. При удаче, вы можете даже себе представить, — тут Куэйл даже слегка улыбнулся, — его кровяное давление, его умение пить и его умственные способности.
Но он не имел представления о внешности Розански и очень мало знал о нем самом. Он знал только о делах Розански. И, как подумал Куэйл, тот действовал очень хорошо.
Розански, считал Куэйл, обладал холодной яростью. Для него не было ничего святого. И сейчас ему некуда бежать. Война окончилась, мир прочесывается в поисках нацистов, все время вытаскиваются все новые военные преступники, которым уже казалось, что они в безопасности, и Розански должен понимать, что его песенка спета, у него нет будущего. Потому сейчас он намерен наилучшим образом использовать настоящее.
Ему удалось уже «ликвидировать» — это слово любили немцы — не менее четырех наиболее ценных агентов Куэйла, работавших в районе Гуареса. Но он не мог знать, что последний из погибших — Маллсли, ирландец с хорошим чувством юмора, прежде чем холодная рука смерти схватила его, нацарапал на конверте: «Марион, Эварт, Хьюго, Патрик плюс Розански равно Этому».
