— Раз сеять надо, то надо, — говорит Ульяна. — Но и от бани никуда не денешься. Баньку хоть вот такусенькую, с наперсток, — Ульяна показывает, какую надо баньку. А Кузьма смотрит на ее совсем детские розовые пальчики и вздыхает: чертомелить придется, не у батьки. Вынимает из сундука любимый топор с двуглавым орлом на щечке. Он щелкает по голове орла, топор отзывается звонко, чисто, переливчато.
— Корыто тоже, Кузя, надо, — вздыхает Ульяна.
— И корыто и топор — жена мужа об забор, — развеселился Кузьма и обнял Ульяну. — Да ты замерзла, дрожишь!
Ульяна потеснее прижалась к Кузьме.
— Днем жарко, ночью холодно, — чуть слышно упал голос Ульяны на воду, и стало совсем тихо, будто на берегу никого и нет и никогда не было. Да и река, и лес, и горы — растворились. И только остались на земле он и она — Кузьма и Ульяна.
Конец мая — начало июня на Ангаре — это время, когда стихает брачная пора пернатых и начинается буйное пробуждение леса, трав, и, хотя по ночам еще выпадают заморозки, они уже бессильны что-либо изменить или хотя бы придержать ошалелое сибирское половодье, неукротимую жажду леса к жизни.
— Если бы не стелить постель и не укладывать ребят, так бы всю ночь и стояли, — горячо шепнула Ульяна.
И сразу стали слышны шум воды, шелест листвы, голоса птиц. Кузьма поглядел в сторону костра: две головы дружно склонились над огнем. Голова Афони оживленно моталась, отбрасывая от костра тень. Согласно кивала голова Аверьяна. «Ну и новоселы», — подумал Кузьма.
Он сгреб приготовленный на костер плавник, Ульяна подобрала остатки, и они подошли к костру.
— Правда, братка, что ночью звезды висят, а утром опускаются на землю и светят росой? — бросился Афоня к Кузьме.
Кузьма подкинул в костер сушняк и, когда огонь окреп, ответил:
— В точности, братья, не могу сказать: чего не знаю — того не знаю. Но в каждой росинке сияние небесное есть.
Вот как устроен человек, ему бы о хлебе насущном думать, а он о тайне природы. Не в этом ли беда человеческая, что гонит его из насиженных мест, не в этом ли счастье человека, не в этом ли его бессмертие — в вечном движении, в вечном стремлении.
Ульяна расстелила половики, шубы на приготовленные Аверьяном и Афоней ветки тальника. Братья легли, и сама она прилегла, задремала. Сквозь сон еще слышала, как Кузьма поил кобылу, подживлял костер. Она еще успела подумать: «Только бы дождя не надуло». Кузьма осторожно, чтобы не потревожить ее, приподнял край шубы, на руке Ульяны спал Афоня. Кузьма попробовал освободить руку, но Афоня во сне еще крепче уцепился за Ульяну. Кузьма лег на спину и стал смотреть на звезды. Из головы не выходили Афонины слова: а куда же действительно днем деваются звезды? Совсем рядом булькал ручей, словно наполняли бутылку, да за рекой пилил лес, то ли ветер, то ли течение строгало песчаную напротив косу.
