— Дом бы продать, — было завела няня Клаша, — жалко, гнить будет. Опять, как придется вертаться, — спохватилась нянька, — свой угол.
— Дом не корова, продать — сразу хватятся, не лето, в кустах не отсидишься. А так дом наш, пока разберутся, что к чему, ищи-свищи ветер в поле, за тридевять земель будем, — пояснил Кузьма.
В полночь по двору замелькали тени. Только скрип саней, да фырканье лошадей, да сдержанное «стоять» выдавали присутствие людей. Они не спеша поспешали. Как всегда, в зимнюю стылую ночь вблизи виделись отчетливо только хорошо знакомые предметы. Глаз легко улавливал нужное: седло, дугу, топор, а все остальное — ненужное — сливалось в одно большое черное пятно.
Ветер хлестал по заплоту с такой силой, как будто силился свалить его. Братья все делали быстро и споро. Только няня Клаша уже который раз спрашивала: «И куда я икону затуторила?..»
— Да здесь она, нянька, — отвечал Кузьма. — И ты иди сюда. Вот тебе гнездышко в сене.
— Братка, топор с длинным топорищем брать? — сдавленным голосом спрашивал Аверьян.
— Воткни в головку саней, — коротко бросил Кузьма, усаживая Афоню на воз. — Держи, мужик, вожжи… Ну, кажется, все…
— Мешок с ярицей не забыли? — верещала из своего гнезда няня Клаша и тянула, как птенец, голову.
Кузьма отворил ворота, поглядел во все стороны, хотя вряд ли что можно было разглядеть: дома и заплоты стояли слитно. Кузьма вывел первую лошадь, рядом с возом шел Аверьян и придерживал вожжи. Вывел Кузьма за ворота и другую. Сидя на возу, ею правил Афоня. Кузьма привязал ее за потяг за первую подводу и опять вернулся, еще раз оглядел двор: мастерскую, дом, присел на крыльцо и потом подошел к Арине, снял с нее накидку, вынес из-под навеса большой черный тулуп, бросил в кошеву и вывел кобылу за ворота. Сам вернулся во двор, задвинул ворота на засов, взял их вместе с калиткой и примкнул цепью. Перемахнул через забор в кошеву и через минуту нагнал братьев.
Обоз двигался не спеша. Кузьма привязал Арину за последние сани, обежал обочиной лошадей, присел на первый воз и тогда поторопил коня. И сразу застонал полоз, защелкали копыта.
В село Кузьма вернулся только на третий день до рассвета. Так же перемахнул через заплот — отпер ворота, завел, распряг и укрыл кобылу в конюшне. Дал ей остынуть и тогда задал отборного овса. А сам — к Фроловым, вызнал, что Харитона нет дома, обрядился — и к себе на двор. Если бы кто сейчас и заглянул во двор, то ни за что бы не признал Кузьму: какой-то татарин забрел невзначай во двор. На глаза Кузьма надвинул малахай, две лопасти его совсем прикрыли щеки. Яманья доха, подпоясанная кушаком, делала Кузьму большим и неповоротливым. Кузьма вывел кобылу, запряг в легкую расписную кошеву, положил под сиденье топор и отцовскую берданку, бросил сверху тулуп и выехал за ворота. Как и в прошлый раз, он вошел во двор, но уже не присел на крыльцо, а, закрыв на засов ворота, перемахнул заплот.
