Провожают Кузьминки своих на ярмарку, как на праздник. Высыплют из ворот ребятишки, бабы. Обоз вдоль улицы цветет, кони от нетерпения всхрапывают. А бабы все еще держат мужиков в калитках, все наказы. Кузьма с Аверьяном на шести подводах, не считая Арины. Афанасий за хозяина на дому остается. Кузьма, прежде чем за вожжи взяться, ребятишек перекрестит, каждого поцелует. Этим временем Афоня выведет под расписным седлом Арину, привяжет на потяг за последнюю подводу. Тогда Кузьма возьмет вожжи.
— Ну-у, милай, трогай! По-о-шли!..
Скрипнут гужи, пробежит перезвон шеркунцов-колокольчиков с краю на край Кузьминок, и запел полоз. Кузьма окопается в сено и все поглядывает на Арину, на бугры. И пока последняя подвода не сольется с кромкой берега, все будет стоять народ в Кузьминках, махать шапками и платками. Трудно идти Арине за гружеными санями своим размашистым шагом, то и дело срывается она и сечет мелким ступом ангарский лед. Кузьма и берет Арину, чтобы промять, да где в гору подпрячь, подсобить, вытянуть воз.
Смотрит, смотрит на Арину Кузьма, и вдруг в какой-то момент ему почудится, что кобыла шаг укорачивает, а то и запнется, и у Кузьмы сердце упадет… Неужто стареет, сдает его Арина? Сколько уж годов Арина одаривает Кузьму, радует и выручает. Вот уже и хозяйство у Кузьмы, и немалое, и ребятишки, и Ульяна, которую Кузьма по-прежнему любит, а может быть, больше, чем прежде. Кто и какой мерой может измерить глубину чувств?
А вот как бы он жил без Арины — Кузьма этого не может представить. Забусела кобыла, да еще как забусела. Себя только со стороны не видно. Поди, и сам не тот. Но Кузьма о себе не думал. Арину жалел, хотел, чтобы она жила долго и принесла еще Кузьме кобылку. Уж очень от нее славные жеребятки. Редко бывает так, чтобы и воз вез, и бегал хорошо. Ни у кого таких коней Кузьма не встречал, как у него. Бывало, и заспорят с мужиками — чья возьмет воз. Не подводила Кузьму Арина. То ударят по рукам — в беге. Лошади Кузьмы, не говоря об Арине, первые. И решает он года через два не нагружать ее — пусть вольно ходит, пасется, век свой доживает. Отборное зерно ест. «Сколько же, интересно, кони живут? — ударился в подсчет Кузьма. — Если в девятьсот пятом, в призыв на японскую, Арине было без малого три года, прибавить девять, выходит — двенадцать годов, еще не старая, — утешает себя Кузьма. — Вполне может ожеребиться. Жить и жить всем».
Все хорошо, счастливо у Кузьмы. Видишь, от благополучия, Ульяна шестым ходит. Как поп обвенчал, в Ульяну словно дрожжей влили. И ребятишки — все как налитки. Кузьма мысленно крестится — не сглазить бы. «Бог, ведь он в мыслях, в нас, — успокаивает себя Кузьма. — А там и внуки пойдут, сколько еще домов надо ставить?» И Кузьма уже видит, как один к другому встают дома, один добротнее другого, как по Кузьминкам текут стада, и Кузьминка уже не деревня — село, и все Агаповы, ну не все, а большинство в деда Кузьму… Кузьма радуется в душе.
