- Да? - Миша помолчал. - Это и есть гарантия?
- Это и есть. - Гурген усмехнулся. - Запомните: я словами не бросаюсь. И еще одно запомните: я рассчитываю на десять процентов.
- Хорошо, запомню. - На самом же деле Миша, если и поверил Гургену, то не больше, чем на те же десять процентов. «Большой человек в Стамбуле» был для него полной загадкой.
Кондиционер не спасал, в крохотном кабинете окружной прокуратуры все равно было душно. Следователь прокуратуры Юрий Железняков распахнул окно. Из проема пахнуло раскаленным июльским воздухом, но он подумал: пусть. Зато есть хоть какое-то подобие ветра.
Постояв у выходящего в пустынный московский двор окна, сел за стол. С раздражением перелистал одну из многих лежащих на его столе папок с одинаковой пометкой: «Дело Ларионовых». Мелькнули досконально изученные бумажки, набившие оскомину.
Среди деталей, осложнявших следствие, было и то, что в показаниях свидетелей все время как бы маячил в отдалении человек, скорее всего молодой и «современного вида», вошедший в подъезд двадцать пятого июля около половины первого дня и вышедший около трех дня. Вообще-то, во всяком случае по времени, с этим молодым человеком все совпадало. Но в остальном никакой определенности не было. Так, некоторые из свидетелей считали, что этот молодой человек был одет в светлую куртку и светлые брюки и ничего в руках не держал. Другие, наоборот, утверждали: молодой человек был совершенно точно одет в джинсовый костюм и держал в руке спортивную сумку, и у него были темные усы. Расплывчаты были и показания, касающиеся направления движения после выхода из подъезда. Одни настаивали, что этот молодой человек с темными усами направился налево, к Киевскому вокзалу, другие - что он пошел направо, к Мосфильму.
Решив в конце концов, что этот молодой человек вполне может быть создан не только воображением свидетелей, но и его собственным, Железняков снял телефонную трубку. Все решено. Он еще раз позвонит ей. Оперной певице, как он ее про себя называл. Самой пострадавшей, Любови Алексеевне Ларионовой. Позвонит и попробует добиться встречи. Хотя он уже два раза встречался с ней - у нее дома. Оба эти допроса ему ничего не дали. Он готов поклясться: он проявил при этом максимум деликатности. Но оба его приезда к Ларионовой, как первый, так и второй, кончились истерикой. Представляю, подумал Железняков, если бы я не ездил к ней в квартиру. А вызвал, как и положено в таких случаях, к себе. В прокуратуру, в свой кабинет. Грех так думать, но она бы, наверное, просто умерла бы здесь - от разрыва сердца.
