Воодушевления борцов за ту или иную идею это ни в коей мере не отменяет. Поляков вроде бы прямо и не опровергает ни тех, ни этих идей. Он только добавляет какой-нибудь штришок, с виду невинный, чем окрашивает всю картину в слегка шутовской оттенок. Например. Последние услышанные Башмаковым слова героического защитника Белого дома (это старый приятель по научной «шараге», кличка – Джедай, ему Башмаков несёт к Белому дому харч – жена из человеколюбия посылает свеженажаренные котлетки).
Героический защитник берёт авоську и принюхивается:
– Котлетками пахнет.
И это бы ничего. Но следует эпитафия Башмакова (то есть Полякова): «Это были последние слова Джедая». И героическая сцена приобретает неуловимо пародийный оттенок.
Похоже, что при том чувстве юмора, каким наделён Поляков как писатель, ему приходится на этот счёт несколько сдерживаться. Он даже предупреждает: я вам не Жванецкий. Это уж точно! Сверхзадача у Полякова – вовсе не развлечение читателя и не высмеивание идиотизма реальности. Сверхзадача – та неуловимая грань, где люди, втянутые в реальную революционную акцию, влипают в роли, о которых сами же говорят: «В революции всегда бывают только козлы и бараны». Говорят – со смехом.
Но иногда и со слезами. Поразителен эпизод со стариком-ветераном, который на демонстрации в ответ на грубость омоновца, что, мол, его мундир с орденами куплен на Арбате, возвышает голос:
– Не сметь! Я генерал Советской Армии!
И тут от волнения природная картавость генерала, давно изжитая в окопах и академиях, даёт себя знать. Омоновец, мгновенно уловив этот изъян, взвивается:
– Ах ты жидяра! Китель чужой напялил и ещё выстёбывается!
Плохо этот эпизод кончается для генерала: смертью инфарктной. А завершает эпизод казачий есаул, соратник генерала по антиельцинской борьбе, – напившись на поминках, казак плачет и обещает за Бориса Исааковича развесить эту жидовскую власть на фонарях.
Плакать тут или смеяться нам, читателям? А может, промолчать проникновенно? Молчит же Башмаков, попав к Борьке Лабензону (внуку генерала) на семейное торжество. «Такого количества печальных глаз, собранных в одном месте, ему видеть ещё не приходилось; не приходилось и слышать столько умных до непонятности разговоров». И ни звука ни про жидяр, ни про «их» власть.
Так что ни в сионисты, ни в антисемиты никого тут записать не получится – при всей накалённости атмосферы. Разве что вышутят генерала за то, что в молодости бегал к логопеду, чтоб не картавить. Зря бегал! Не потому, что на старости лет в разговоре с антисемитом-омоновцем прокололся. А потому, что Андрей Болконский, кумир генерала с лейтенантских лет, наверняка грассировал.
