— Да нет, не о такой работе мы говорим, — досадливо перебивает меня майор. — Что это за работа, ничего она не значит. Другого на ваше место посадят, будет делать то же самое. Нам помогать надо, вы понимаете? Нам помогать! Вот это та работа, которой вы сможете заслужить полное прощение…
Василий Васильевич уже не улыбается, смотрит цепко — и куда исчезло это добродушие с его лица?
Сначала я молчу. Но понимаю, что роль дурачка требует и соответствующего ответа.
— Как это вам помогать? Я не совсем понимаю…? — Переглянулись майор со старшим лейтенантом, и майор опять мне говорит:
— Ну, скажем, так: вы будете нам сообщать, кто к вам новый поступил на работу, кто от вас убыл, куда убыл? Когда?
Да, да, — думаю, — тактика понятная. Сначала дай нам мизинчик, а уж остальное мы сами заглотим. Но продолжаю роль:
— Так ведь такие данные вы всегда сможете в УРЧе получить, даже просто по телефону, быстрее и точнее…
Молчит майор. Вижу, зубы начинают сжиматься, желваки обрисовались… Василий Васильевич заговорил:
— Вы понимаете, Леонид Александрович, что ведь от нас многое зависит, по существу, все от нас зависит — и ваша работа, и ваше существование в лагере… Мы многое можем! Можем помочь вам остаться на хорошей работе, можем подобрать еще лучшую, а можем — и отобрать… Все можем!
Он опять заулыбался своей ласковой улыбкой.
Хитрый же ты лис! — подумал я. Чуть ведь было не поверил твоей улыбке. Но продолжал Василий Васильевич:
— Понимаете, что с нами нельзя ссориться. Неразумно. Лучше с нами жить в дружбе. Это значит — помогать нам. Тогда и мы поможем. Так как — согласны?
И замолчал. И майор молчит. Четыре глаза смотрят на меня. Нет, не смотрят. Просверливают. И ждут.
В груди у меня похолодело. Но и легко стало. Вот и подошел этот момент, последняя черта. Дальше уже отступать некуда. Игра в дурачки кончилась, надо отвечать. А ответов — только два. Или — или!
Да нет же! Один ответ только. И понимаю теперь, хоть и с опозданием на полчаса, что надо было его сразу давать:
— Нет! — говорю.
И поглядел в глаза майору. Тот не мигает, смотрит в упор.
Опять переглянулись начальники.
Снова заговорил Василий Васильевич. Называет меня уже не по имени-отчеству, а по фамилии. И в голосе уже нет больше мягкости, металл появился, и уговаривающие интонации исчезли, жмет напрямую. Больше угрозами, чем уговорами и доводами. После третьего моего «нет» майор включился. Заработала тяжелая артиллерия. Вцепившись в подлокотники своего кресла, подавшись вперед, прожигая меня глазами, он загремел:
