– Ты прав, – спокойно отвечал Анкизе.
– Конечно, я прав. Неудивительно, что тебя комиссовали из армии.
– Ты прав. Меня комиссовали из армии.
Они поздоровались с нами. Садовник подкатил Оливеру его велосипед.
– Я починил рулевой механизм вчера вечером, пришлось повозиться. И еще подкачал колеса.
Этого Манфреди уже не смог стерпеть.
– С этой минуты я чиню велосипеды, ты растишь помидоры, – заявил оскорбленный водитель.
Анкизе иронически усмехнулся. Оливер улыбнулся в ответ.
Как только мы достигли кипарисовой аллеи, которая вела к главной дороге в город, я спросил Оливера:
– Он тебя не пугает?
– Кто?
– Анкизе.
– Нет, с чего бы? На днях, возвращаясь домой, я упал и здорово поранился. Анкизе настоял на том, чтобы приложить какое-то снадобье. Кроме того, он починил мой велосипед.
Держа руль одной рукой, он приподнял рубашку и показал большую ссадину и синяк на левом бедре.
– И все же меня он пугает, – сказал я, повторяя тетины слова.
– Просто заблудшая душа и все.
Мне хотелось трогать, лелеять, боготворить эту ссадину.
Пока мы ехали, я заметил, что Оливер не торопится. Он не мчался, как обычно, не прибавлял скорость, не устремлялся в подъем в свойственной ему атлетической манере. Казалось, он не спешил возвращаться ни к работе, ни к друзьям на пляже, ни, если уж на то пошло, избавиться от меня. Похоже, у него не имелось никаких планов. Это было мое мгновение в раю, и я знал, несмотря на свою наивность, что оно не продлится долго, и следует насладиться им, пока оно мне дано, вместо того, чтобы портить все своим глупым намерением упрочить нашу дружбу или перевести ее в другую плоскость. Это не дружба, думал я, это ничто, просто минутная передышка. Zwischen Immer und Nie. Zwischen Immer und Nie. Между всегда и никогда. Целан.
Когда мы въехали на пьяцетту, откуда открывался вид на море, Оливер остановился купить сигареты. Он теперь курил «Голуаз». Я никогда раньше не пробовал «Голуаз» и попросил у него одну. Он вынул cerino[10] из коробка, сложил ладони лодочкой возле самого моего лица и прикурил мне сигарету.
– Неплохо, да?
– Очень даже.
Они будут напоминать мне о нем, об этом дне, думал я, понимая, что не пройдет и месяца, как он уедет, исчезнет без следа.
Кажется, в первый раз я позволил себе считать дни, оставшиеся до его отъезда.
– Только взгляни на это, – сказал он, пока мы под утренним солнцем неспешно катили велосипеды к краю пьяцетты, разглядывая пологие холмы внизу.
Отсюда сверху открывался изумительный вид на море, редкие полоски пены прочерчивали воду подобно гигантским дельфинам, разрезающим волны. Крошечный автобус взбирался на холм, трое мотоциклистов в форме тащились за ним, явно недовольные шлейфом выхлопных газов.
