Тема толерантности, братской любви, взаимного уважения верных, принадлежащих двум «обрядам», была для Томмазео ключевой. По его мнению, без ее рассмотрения церкви Востока и западная Католическая церковь не могут вступить в открытый и искренний диалог. Это убеждение он высказывает не только в богословских сочинениях и трудах общего характера, но и в личных беседах с православными и католиками. Тайна искупления, особенно важная для Томмазео, представляется ему истинным, твердым основанием христианского единства, не подлежащим никакому обсуждению.
«Сторонники и греческого, и латинского обряда, — пишет он в 1840 году в Scintille (Искры), — все мы искуплены этим Человеком, испытавшим и славу, и страдания и не знавшим ничего, кроме любви, "воздававшим" только благодеяниями... Будем же любить и мы — и все трудности рассеются как туман. Помолимся, чтобы всем нашим братьям открылась истина; увидим среди чад другой церкви тех, кто подает нам пример искреннего благочестия и духовного достоинства».
В частности, в целях сближения с православными Томмазео планировал издать ряд религиозных текстов, признаваемых обоими «обрядами», а также набранный латиницей сербский перевод Евангелия, сделанный поэтом Буком Караджичем. Однако когда в конце 1846 года Далмацию поразил ужасный голод, деньги, предназначенные для печати книг, он пожертвовал на поддержку жителей Шибеника. Когда через год (1847) в Триесте вышел сборник очерков Intorno a cose dalmatiche e triestine (О далматинских и триестинских делах), он отдал вырученные деньги беднякам города, однако рекомендовал, чтобы купленная провизия «была роздана в приходах обоих обрядов: да произойдет из благодеяния согласие». Наконец, когда в том же году Томмазео встретился в Венеции с архиепископом Черногории и талантливым поэтом владыкой Петаром (Петровичем-Негошем), он не упустил возможности обсудить с ним проблему единства церкви.
От настоящего Томмазео обращает свой взгляд к прошлому, к истокам разделения. Он придает гораздо большее значение отсутствию любви и взаимопонимания между церквами, чем глобальным богословским и вероучительным вопросам. В конце концов в 1833 году Томмазео даже приходит к определенной переоценке и оправданию патриарха Фотия, который, по его мнению, был из числа людей, «призванных дать христианству новую, более полную и более искреннюю идею, найти в этом откровении другие, новые откровения». Будучи искренним поклонником папы Григория VII, который был для него идеалом открытости и толерантности, еще через двадцать лет в книге
