Томмазео писал:
«Если бы все папы и епископы обеих церквей привили своей пастве щедрость и благоразумие человека, которым мы восхищаемся, никакого разделения бы не случилось... Скорее, римский епископ и другие епископы держались бы в стороне от восточной церкви, чем наоборот; а когда придет день примирения, возможно, именно папа начнет сближение: клир последует за ним, хотя, может быть, кое-кто и будет чинить ему какие-нибудь препятствия...»
Что же касается способов достижения страстно желаемого единства, то здесь концепция Томмазео представляется в высшей степени ясной и последовательной с самого начала: никакого насилия, никаких неискренних, неудобных для обеих сторон встреч в самой середине пути, — ведь, честно говоря, это не решит ни одной проблемы. Об этом он предупреждал еще с 1833 года, когда в труде DellʹItalia (Об Италии), в разделе Destini dellʹumanita (Судьбы человечества), он написал: «Насильно заключенные союзы только разделяют... Различать, но не отрывать, отделять, но не разделять окончательно... Запад не будет ни великим, ни мирным, ни свободным, если не возродится свобода на Востоке; религия полного и возвышенного единства...»
Таким образом, Томмазео был приверженцем единства в многообразии — идеи, восходящей в Римской церкви еще к XVI веку. Она появилась еще в преддверии Тридентского собора благодаря открытости мировоззрения Григория XIII и кардинала Дж. А. Санторо. Первые — и довольно зрелые — плоды эта концепция принесла еще в 1596 году, когда была заключена Брестская уния и образована Украинская греко-католическая церковь. В 1755 году эта идея была подтверждена — и с тех так и не была опровергнута — авторитетом апостольской конституции Allatae sunt, в которой Бенедикт XIV выражает желание ut omnes catholici sint, поп ut omnes latini fiant. Томмазео сознательно встает на эту же позицию. «О Иисусе, — пишет он в 1843 году в Preghiere cristiane (Христианские молитвы), — да будут все одна овчарня и да будет один пастырь... В доме Отца Твоего многие престолы приготовлены для многих добродетелей».
Однако это тема настолько обширна и сложна, включает такое множество вопросов догматики и литургики, так глубоко уходит корнями в саму историю двух церквей и их раскола, что далматинский мыслитель решил посвятить ей отдельную работу, на что содержится указание в Proposte di opere nuove (Предложениях о новых трудах):
«Сравнить обряды восточной церкви с латинским, понять, где остались более верны древнему образцу, почему латинский поменялся; что можно бы заменить, чтобы примирить оба обряда и достичь желаемого единства, которому чаще мешают внешние проявления, чем внутренние, существенные противоречия. Рассмотреть, от каких обрядов можно было бы отказаться без опасности для благочестия, какие, изменив, принять, как того требует время, как в прошлые века делала сама Католическая церковь»
