Несмотря на эту критику внешних проявлений, отчасти, может быть, и не лишенную оснований, А. Н. Муравьев очень остро ощущает потребность возвращения к единству вселенской Церкви. И, живя в самом сердце католического мира, он возвращается к основному мотиву своей переписки с Луи Ботеном десятилетней давности, когда с горечью писал, что Римская церковь потеряла из виду свою восточную сестру. Когда один французский священник предложил ему труд польского ресуррекциониста Петра Семененко об «истинности» Божьей церкви и Русской, Муравьев немедленно выразил свое сожаление по поводу того, что католические богословы-«ультрамонтаны» продолжают нападки на Русскую церковь, не удосужившись глубже познакомиться с ней. Француз не замедлил признать этот пробел, который, в свою очередь, привел, как пишет Муравьев, к недостатку любви. «Если, может быть, мы доселе не довольно ознакомились с вашей церковью, — сказал Муравьеву человек, чье имя доподлинно неизвестно, но который, должно быть, занимать высокое положение, — то это потому, что нас отвлекала от Востока собственная, трехвековая борьба наша, с протестантами и с неверующими минувшего столетия; но теперь мы станем лицом к лицу» (с. VIII).
Этот упрек Муравьева и частичное оправдание представителя католической стороны прекрасно характеризуют атмосферу непонимания, почти патовую ситуацию, которая сложилась к тому моменту из-за горького бремени прошлого. Тем не менее в эпоху Священного союза, пусть и в обстановке неопределенности, были сделаны первые робкие шаги навстречу друг другу.
8. Религиозные метания Гоголя
Несмотря на полемические и в определенной степени официальные заявления Муравьева и ему подобных, многие русские — писатели, мыслители, художники — в XIX веке, будучи православными, во время своих традиционных путешествий в Италию испытывали притяжение центра католического мира. Среди них в первую очередь необходимо со всех возможных точек зрения — духовной, культурной и художественной — рассмотреть такую заметную личность, как Николай Васильевич Гоголь. К тому же, если, по словам Этторе Ло Гато, «без Рима нельзя психологически понять Гоголя, в частности, возможно, и в самом главном и самом русском его произведении — Мертвых душах», то его личность — как человека и как писателя — необходимо рассматривать и в религиозном контексте.
Николай Васильевич Гоголь прибыл в Рим в марте 1837 года и покинул Италию — после частых поездок в Россию и прочие страны — в январе 1848 года. То было десятилетие знакомств, новых занятий и размышлений, в том числе религиозных, сосредоточенных в первую очередь на центре католического мира, даже когда в 1838 году противостояние Петербурга и Рима достигло точки кипения. В целом Гоголь отнюдь не остался глух к эху первого чаадаевского
