Аппарат «задумался». А затем через минуту:
«Я сам сейчас приеду на атакованный участок. Продержитесь?»
«Продержимся, ваше превосходительство. Не беспокойтесь!»
В фигуре Май-Маевского было мало воинственного. Страдая одышкой, много ходить он не мог. Узнав о его намерении приехать, я отнесся скептически к подобному намерению и не возлагал особых надежд на приезд командира корпуса.
Через полчаса генерал был уже у наших цепей. Большевистские пули щелкали по паровозу и по железной обшивке вагона.
Май вышел, остановился на ступеньках вагона и, не обращая внимания на огонь, спокойно рассматривал поле боя.
Затем грузно спрыгнул на землю и пошел по цепи.
– Здравствуйте, n-цы!
–·Здравия желаем, ваше превосходительство.
– Ну что, заробел? – обратился он к какому-то солдату.
–·Никак нет. Чего тут робеть!
– Молодец. Чего их бояться, таких-сяких?
Через пять минут раздалась команда командира корпуса:
– Встать! Вперед! Гони эту сволочь!
Наша редкая цепь с громким криком «ура» бросилась вперед.
Большевики не выдержали этого порыва – и положение было восстановлено.
Описанный эпизод и еще несколько подобных случаев побудили меня расценивать генерала Май-Маевского уже иначе, чем я это делал, когда находился под впечатлением своего первого с ним свидания.
Бесспорно, в душе Мая горел тот огонек, какой отличает всякого истинного военного.
И когда этот огонек не бывал заливаем вином, Май-Маевский проявлял и ясный ум, и правильность суждения.
В Донецком бассейне благодаря влиянию генерала Агапеева и старших чинов штаба Май если и пил, то пил сравнительно умеренно. Он любил пить в компании, вести при этом разговоры, а для подобного времяпрепровождения обстановка ежедневных боев мало располагала. Да и не было подходящих компаньонов.
Иногда, правда, обстановка так складывалась, что сдержать Май-Маевского было уже невозможно. Так, однажды, когда положение было крайне тяжелым, из штаба главнокомандующего получилось сообщение о том, что на I следующий день сосредоточивается в Донецком бассейне конный корпус генерала Шкуро. Этому корпусу давалась задача пройти по тылам противника и тем облегчить общее положение наших войск.
На следующий день прибыл в своем поезде и генерал Шкуро. В одном из купе вагон-салона собрались старшие начальники – генерал Май-Маевский, генерал Шкуро, генерал Витковский>4 (начальник 3-й пехотной дивизии), генерал Агапеев и я. Мы обсуждали подробности намеченного рейда. Шкуро в то время был в ореоле своей славы. Молодой, энергичный, искренно верящий в свою звезду, он лишь первые 10–15 минут сохранял генеральскую серьезность: обсуждал, соглашался, возражал. Чувствовалось, что он так глубоко убежден в победном исходе задуманного рейда, что наше мнение его мало интересовало. К тому же у Шкуро был блестящий начальник штаба, генерал Шифнер-Маркевич, и потому командир конного корпуса знал, что Шифнер сам все прекрасно разработает.
