— И никак не насмелишься?
— Боюсь, бизнесмена из меня не получится. Таланта нет, прогорю махом.
— Грустно, — сочувственно вздохнула Алена.
— Да уж веселого мало, — согласился он.
— А наверно, хочется пожить хорошо? Отдохнуть на Канарских островах… Алексей с любопытством поднял голову.
— Сватаешь в свою фирму?
— Нет, там я — маленький человек. Пешка.
— А я уж думал, в охранники предлагаешь. Или в киллеры.
— И пошел бы?
— Да ты что! Конечно, нет. На охранника надо учиться, а мне лень. И в киллеры я не подойду. По складу характера. Вот есть две породы собак: лайка и овчарка. Овчарка изначально притравлена на человека, а лайка — только на зверя. Так вот, я — из лаек. На человека у меня рука не поднимется.
— О киллере и речи нет. Просто мне интересно: неужели не мечтаешь о достойной жизни? Так и будешь доживать здешним охотником?
— Не трави ты мою душу. Мечтать-то, может, и мечтаю, да что из этого проку? Мечты не кормят.
— Ты прав. Мечты не кормят. И эта девица, с потолка, тебя не приласкает. За свою мечту надо биться, Алексей. Тогда все будет.
— Не возьму в толк: к чему ты клонишь?
— Ни к чему, просто рассуждаю. А вот если бы нашел золотой самородок? Неужели об этом ни разу не подумал? И не помечтал хотя бы? Скажи честно.
Затаенно улыбнулся и сдвинул рукой петли в сторону.
— Самородок, говоришь? Об этом каждый охотник мечтает. Золото по речкам да по ручьям есть. Может, кому и попадается, а мне не везет. Был один случай. Никому не рассказывал, тебе расскажу. Короче, спускаюсь однажды от гольцовой избушки и слышу: Дымок в стороне лает. Свернул с путика, скатился в распадок и, веришь, остолбенел. Там такая ровная площадочка, и вся в каких-то не то кочках, не то холмиках. На одной кочке снег разгреб кайком — земля, не камни. Значит, кто-то копал. Давненько, правда, травой холмики поросли. А в сторонке, как глянул — и сердце екнуло: жилуха! Стены в пять бревен, и сами бревна неошкуренные. Окошка нет. Дверца малюсенькая, из двух колотых дощечек, черных от времени — в нее только ползком забираться. Ясно, что не охотник ее срубил. — Рассказывая, Алексей заволновался, перевел дух. — Про Дымка сразу забыл. На кого лаял — не знаю. Может на эту жилуху. Не до кобеля стало. Меня к этой дверце — как магнитом. Сердчишко колотится, того и гляди, вырвется из-под ребер. Ведь сколько тайгую, всегда тайная мыслишка грела — найти скрадок старателя. И вот он — передо мной. Даже не верилось. Дверца изнутри была заперта на крючок. Ножом ковырнул, дверца и отвалилась. Внутри темень. Посветил фонариком, вижу — низенький столик. На нем — ржавая жестяная баночка. У стены — трехлинейка с изгрызенным прикладом. А сбоку — нары из жердей. На нарах лежит скелет. Прикрыт каким-то хламьем, в прах истлевшим. В сапогах. На подошвах — бронзовые шляпки гвоздиков. Это мне почему-то особенно запомнилось. И ведь окисью не покрылись за столько лет.
