— Тогда будем учиться ходить. Возьми-ка костыль. Та-ак… опирайся на мое плечо и попробуй пройти. Колено не сгибай. Ногу ставь на всю ступню. Больно?
— Маленько ноет.
— Ничего. Давай до печки и обратно. Ну, смелее!
— Получается, — проговорила она, конфузливо улыбаясь.
— Все у тебя получится, — обнадежил он, — скоро бегать будешь.
— А давай выйдем из избушки, — предложила она.
— Неужто сможешь?
— Попробую.
— Тогда надо надеть шубку.
— А мы всего на минутку. Налегке, без шубы.
Снял с гвоздя ее шапку и, неумело пригладив светлые волосы, надел ей на голову. Оглядел, как сидит шапка, подправил.
— Вот теперь красиво. Жаль, настенного зеркала нет. Оценила бы мое старание. Ну что, пошли?
— Пошли.
— Держись за меня крепче.
Придерживая Алену за талию, медленно вывел из избушки на чистинку перед навесом и, хотя она опиралась на костыль, не отпускал ее.
Она огляделась, с наслаждением вдыхая морозный воздух.
— Боже, какая красота кругом… — зашептала восхищенно. — Кедры такие огромные, прямо великаны. Они будто дремлют. Снежинки на них сверкают и переливаются всеми цветами. Даже не верится, что такое чудо есть на свете. Погляди, сугробы, от солнышка, прямо золоченые. А вот тени от кедров и сугробов абсолютно синие. Почему они синие?
— От неба. Видишь, какое оно темное, густое?
— Вижу. А почему горы тоже синие?
— Потому что — далекие. Это только кажется, что они близко. Прозрачный воздух их так приближает.
Глаза Алены повлажнели, она часто заморгала.
— И ведь всего этого я могла уже не увидеть…
— На морозе нельзя плакать, — мягко сказал Алексей, — слезинки застынут, и твои прекрасные глазки заболят.
— Не буду, — прошептала с горьким вздохом и утерла глаза ладошкой.
— Пошли в избу, а то простынешь. На первый раз — хватит, — позвал он.
— Ты иди, а я — через минуту. Ладно? — смущенно заулыбалась сквозь слезы.
— Понял. За тобой выйти?
— Не надо. Я сама.
— Гляди, — предупредил он уходя. — В случае чего, зови, не стесняйся.
Она и на самом деле самостоятельно отворила дверь и вошла в избушку, помогая себе костылем. Зябко склонилась над печкой, подставив лицо под теплые струи, и даже глаза закрыла от блаженства.
— А ты молодчина, — искренне похвалил он, — если так и дальше, денька через два станешь сносно ходить. Потом расправишь крылышки и улетишь из этой глухой таежки. По дому-то сильно скучаешь?
Отозвалась сдержанно:
— У меня там — мама.
Поинтересовался осторожно:
— И больше никого?
— Отца у меня нет. Вернее, он не живет с нами.
