— Что ты скажешь? — спросила Маша, все так же глядя на меня.
— А что тут говорить? — пожал я плечами. — Надо выручать.
— Когда будем уезжать, я занесу тебе ключ, — сказала Маша Ольге и, опершись плечом о стену, начала снимать с ноги туфлю.
Ольга вышла. Я закрыл за ней дверь и подошел к Маше.
— Они же нашли этого Казбека и подложили ему в машину бомбу, — сказала она.
— Ну и что? — спросил я.
— Машина взорвалась. Казбека и трех его друзей разнесло в клочья. Теперь чеченцы охотятся за ребятами.
— И конец этой охоте наступит тогда, когда на земле не останется ни одного чеченца или ни одного русского, — заметил я.
— Ты не знаешь, что за люди чеченцы, — сказала Маша. — Если бы рассказать правду о том, что они делают у себя с русскими, Чечни бы уже не было.
Мы разделись и легли спать. Маша положила руку мне на грудь, осторожно провела по ней пальцами и сказала:
— А на Кавказе красиво. Помнишь, как Лев Толстой постоянно восклицал в своих «Казаках»: «А горы! Горы!». Я специально прочитала эту книгу перед тем, как поехала в Чечню.
— Зачем ты туда поехала? — спросил я.
— Чтобы убежать от себя. Я не могла оставаться там, где жила.
— Почему? — Я повернулся лицом к Маше и, привстав на локте, посмотрел на нее. Ее волосы рассыпались по подушке, на бледном лице четко вырисовывались большие темные глаза и полоска губ.
— После того, как разбился Алеша, я не могла оставаться в Забайкалье. Из части как раз направляли в Чечню вспомогательный батальон. Меня взяли медсестрой.
Она впервые назвала имя своего мужа. Но я не ревновал ее, потому что знал: к мертвым не ревнуют. О них говорят или хорошо, или ничего.
— Ты и сейчас его любишь? — спросил я.
— Мне кажется, кроме тебя у меня никогда никого не было.
Она снова вздохнула и, закрыв глаза, замолчала. Я обнял ее. Она положила голову мне на плечо. Мне показалось, что она вздрагивает. Я не знал, что это — тихий плач или прерывистое дыхание. Я прижал ее к себе и поцеловал в голову.
В эту ночь я долго не мог заснуть. Не от каких-то глубоких или тяжелых раздумий. В голове не было ни светлых, ни тревожных мыслей, но сон не шел. Так бывает, когда перенапрягаются нервы. И еще мне казалось, что за все это время Маша не сказала мне чего-то, самого главного…
Проснулись мы почти одновременно, когда рассвет начал едва заниматься над Москвой. Было непривычно тихо. Лишь с Шоссе Энтузиастов иногда доносился похожий на реактивный звук надсадный гул редких, проносящихся с бешеной скоростью машин. Мы выпили по чашке кофе, переоделись в дорожную одежду, я, на всякий случай, проверил наличие паспортов и авиабилетов. Перед тем, как выйти из квартиры, мы присели на стулья и посидели молча несколько мгновений.
