— Не смей даже думать, что ты можешь бросить мне вызов, — с дикого вопля голос понизился до угрожающего рыка. Ситх прошел вперед, растягивая губы над испорченными зубами и держа перед собой руки с вытянутыми пальцами, заходя Люку за спину — всем своим видом выказывая угрозу.
Люк не двигался, обостряя все свои чувства в ожидании знакомого ментального гудения световых молний, собирающихся в остром фокусе Силы. Тело неосознанно напряглось в ожидании…
Вместо этого сильная рука схватила его за волосы, царапая ногтями кожу и дергая голову назад.
— Ты — ничто! Бесполезная игрушка для владыки мира сего. Все, что я даровал тебе, я могу забрать — положение, власть, свободу… жизнь.
С сильно запрокинутой головой мальчишка встретился с ним взглядом, без сопротивления и без страха, даже перед такой угрозой. Но Палпатин знал, как пробиться через это безразличие.
— И у всех, кто тебя окружает, — многозначительно прорычал ситх, наклоняясь к Скайуокеру. — Ты понимаешь?
Люк долго и пристально смотрел ему в глаза, прежде чем сломался и отвел взгляд, хотя он и не утратил своей дерзости — как всегда.
— Да, Мастер, — ответил в конце концов Люк; еще одна тяжелая капитуляция.
Палпатин выпустил его и, отвернувшись, продолжил уничтожающе язвительным тоном:
— Ты слаб. Сколько раз я говорил тебе, что если ты позволишь себе уязвимость, ее будут использовать против тебя?
Люк ничего не ответил, сохраняя маску на лице и кипя от досады внутри.
— У меня есть слабость? — раздраженно спросил Палпатин, и Люк почти сказал это — почти повернулся и сказал: «Да. Это я.»
Он хотел сделать так — только чтобы посмотреть на реакцию Мастера. Потому что они оба знали, что это правда. Но понимая, насколько близко к краю он балансирует, Люк все-таки промолчал.
— Безусловно, тебе будет полезно пока остаться здесь и обдумать то, что я только что сказал, — отвернувшись, приказал Палпатин — еще не чувствуя, что разъяснил все необходимое.
День тянулся, Палпатин оставался в Палате Аудиенций, проявляя внимание к делам государства; его блудный джедай оставался стоять на одном колене перед троном, с прямой спиной, глядя перед собой и взывая к Силе, чтобы удержаться в этом неестественном и неудобном положении. Разум то и дело возвращался, пусть и против его воли, к словам Палпатина.
Он был ничем. Мастер бросал ему в лицо этот факт много раз, с абсолютной уверенностью.
С тех самых пор, как Люк впервые был заключен в камеру дворцовых казематов, когда еще наивно полагал, что у него есть какой-то выбор… что он может хоть что-то изменить. Что воля Палпатина не безгранична. Каждый раз, когда он сомневался, каждый раз, когда он спотыкался или колебался — кто он был такой, чтоб сомневаться? Он — ничто.
