* * *
Она проснулась рано, но Краевского в кровати уже не было. Людочка с удовольствием потянулась. Солнце нежным утренним светом освещало часть комнаты в проеме распахнутой портьеры. Было по-утреннему свежо, пахло травой и цветами – недалеко от окошка находилась та самая клумба, о которой Людочка напрочь позабыла. Ее любимые Анютины глазки цвели и нежились под солнцем без ее заботливых рук.
Дверь скрипнула и отворилась. Он вошел, напевая себе под нос какую-то арию. Она сделала вид, что еще не проснулась. Он наклонился к ее уху.
– Не притворяйся, я видел, что ты не спишь… Вставай, любимая. Сейчас я выну из тебя наш второй номер. Ты сходишь в уборную, омоешься. И придешь к папочке на последний этап… нашего восхождения к Олимпу.
– Но…
– Не морщись, тебе не идет. Ты становишься похожа на старушку.
Он был одет в светлую пару из тонкой летней ткани сливочного оттенка, муаровый жилет, белоснежную сорочку, схваченную у горла шелковым английским шарфиком, новые штиблеты из мягкой кожи, и от него снова божественно пахло одеколоном.
– Ну-с, руки у меня чисты и теплы. Готова ли ты, юная горожанка Мендеса, пройти предпоследний этап инициации? – торжественно произнес он. – Повернись ко мне попкой я достану из тебя второй номер.
Людочка совсем не понимала и половины слов из его странных речей. Мендес? Что это за город? Он выпрямился и строго смотрел на нее, скрестив руки на груди.
В глазах потемнело. На минуту ей показалось, что она стоит не в просторной, залитой солнечным, утренним светом спальне особняка графа Краевского, а в темном подвале какого-то древнего храма или в пещере. Каменные, покрытые слоем копоти своды озарялись лишь всполохами яркого факельного огня. Пахло сеном, гарью, потом, шерстью и кровью.
Она словно бы увидела себя со стороны. Её худенькая фигурка пыталась спрятаться, вжаться в холодный камень. Стальные вериги до крови рассекли тонкую кожу узких запястий. Колени болели от тяжести кандалов. Кровь сочилось из ступней, изрезанных мелким каменным крошевом. Из одежды на неё был надет лишь грубый шерстяной хитон. Ныли натертые тканью соски, саднило промежность. Но она отчего-то дрожала от жуткого вожделения. Меж ног предательски струилась влага. Ее глаза, опухшие от слез, едва различили молчаливую толпу, стоящую в уступах пещерных сводов. Люди молчали, слышалось лишь густое и влажное дыхание, и стук тысяч сердец. Все смотрели в середину каменного зала. Она была хорошо освещена. Несколько крепких мужчин держали в руках каждый по два факела. Сонмище живого огня выхватывало из темноты высокий каменный помост. Это – был жертвенный алтарь.
