– Нет… Не трогайте меня… Пожалуйста! У меня жених.
– А мне плевать на твоего жениха! Ты моя… И этим все сказано.
Она захныкала и крепко сжала бедра.
– Вы негодяй…
– Да…
Он снова принялся целовать ее. Его пальцы двинулись глубже и принялись настойчиво тормошить и ласкать круговыми движениями горячий и возбужденный клитор. Анатоль почувствовал, что Людочка, повинуясь ужаснейшей плотской тяге, ослабила сопротивление, ее ноги стали податливыми и мягкими. Она уступала ему. Ее дыхание стало сбивчивым. Она сама потянулась к нему губами, а руки обхватили его голову.
– Анатолий Александрович, вы губите меня. Я хочу вас… безумно.
– Дурочка. Куда ты хотела сбежать? К какому жениху?
– Я-я-я… Ах, вы*би меня!
– Уличное воспитание… Проглядела матушка свою нежную гимназистку, раз девочка знает такие слова… Я вы*бу тебя, милая… Непременно вы*бу!
– Да-а-а! – закричала она, когда он сначала ввел в ее скользкое лоно два пальца, чуть растянув нежные лепестки плоти, а после решился войти полностью.
– Так?!
– Да… – чуть хныкала она, задыхаясь и двигаясь навстречу.
Она подняла ноги еще выше, согнув в коленях. Его бедра уже ритмично двигались над ее распластанным телом. С каждым ударом он будто доказывал ей, а заодно и самому себе, что только он имеет право быть ее единственным любовником.
Когда все закончилось, он упал рядом. Взгляд задержался на ее ногах. Она лишь устало опустила бедра, но колени все также оставались раздвинуты. Матовая кожа упругих ляжек, крахмальное полотно нижних юбок, подол кипенного кружевного платья, часть смятой простыни – все было перепачкано кровью. От крови и скользкой влаги слиплись все коротенькие волоски ее опушенного лона, которое ныне выглядело жалким и растерзанным. Даже тонкие пальцы длинных и изящных рук и те были в крови. По темным ресницам стекали слезы, оставляя узенькие бороздки на чуть припудренных висках.
– Не плачь. Я куплю тебе новое белое платье.
– Хорошо, – тихо ответила она.
– Можно я посмотрю?
Она не ответила. Он снова поднял ей ноги, чуть нажимая на внутреннюю поверхность бедер, и заглянул в то место, которое еще полчаса назад было устрично-розовым, девственным и невредимым. Его глазам предстала дикая и странная картина: в середине опухшего лона зияла огромная рваная рана, даже не рана, а целая дыра. Она темнела, словно страшный и бесконечный колодец. Он в страхе отпрянул.
– Неужели это я? – он заглянул Людочке в глаза. Но она отчего-то молчала. Теперь ее лицо казалось белым, словно у покойницы. Черты онемели и заострились. Он стал просить прощения и трясти ее за руки, но она не шевелилась.
