Он молчал. По-прежнему сжимал челюсть до окаменения и молчал. Потом судорожно дернул уголком рта, ослабил крепкую хватку на моей талии и спокойно признал:
– Да, я ревную.
– Вот как…
Если честно, в тот момент, когда с губ срывалось это предположение я не ожидала, что он согласится с ним. Слишком уж бредово выглядело: Томас Матисон и ревность. Они даже у меня в мыслях соседствовать не хотели. А в реальности, как оказалось, очень даже смогли…
– Алисия, – в омуте зрачков я отчетливо прочла его собственное смятение, он будто бы сам уговаривал себя отступить, – не играй со мной. Зачем ты позвала?
– Я хотела больше узнать о немце.
Он дернулся и аккуратно впечатал меня в стену рядом с холодильником. Еще миг и в десятке сантиметров левее в стену влетел кулак. Лицо мужчины словно закаменело и не выражало никаких эмоций.
– Томас? – рискнула позвать я минуту спустя.
– Молчи, Алисия, – так же спокойно попросил мужчина. – Еще немного и мы продолжим нашу несомненно увлекательную беседу. Про Клауса. Вот как я успокоюсь настолько, чтобы не клеймить тебя прямо сейчас своей женщиной, а потом не поехать и не исполнить мечту последних трех дней.
– Какую это?
– Набить немцу морду. Очень искушает, знаешь ли.
Неожиданно стало смешно.
Томас Матисон прижимает меня к стене, признается в том, что ревнует и говорит, что хочет за меня подраться с приятелем.
Как бы изловчиться и ущипнуть себя за что-нибудь? Я точно не сплю?
Оказывается, в том, что мужчина злится и пылает к тебе чувствами, есть что-то поистине завораживающее. Я жадно рассматривала волевой подбородок, сильную шею, четкие скулы, глаза, в которых сейчас было просто море эмоций…
И ощущала в себе искушение сделать великую женскую глупость всех времен и народов.
Уступить.
– Алисия… – вдруг выдохнул он, прижимаясь ко мне лбом. – Ты наказание за все мои грехи. Мой персональный черт в ангельской шкурке. Устраиваешь ад еще в этой жизни.
Я понимала, что он пытается быть максимально честным со мной, буквально предупреждает – еще немного и случится то, чего я так хотела избежать. Раньше хотела. А теперь… теперь таяла от его прикосновения, от голоса, от осознания того, что он так близко.
Во все времена есть то, что заставляет женщин поступать нелогично и неправильно.
Во все времена страсть разрушала все, до чего дотягивалась. Она не думает о целесообразности, она не думает о том, что губит людей.
Самым правильным с моей стороны сейчас было бы выяснить у Томаса то, что я хотела, и с чистой совестью проводить его, навсегда закрыв эту не очень приятную страницу в моей жизни.
