лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги» (XI, 245).
Практическая деятельность и пропаганда любимых сердцу
писателя героев, их дело и слово были «призывом к новым формам жизни, высоким и разумным, накануне которых мы живем, быть может, и которые предчувствуем иногда...» (IX, 469).
Наиболее чуткие и совестливые герои Чехова предчувствовали неизбежность таких перемен, после которых не будет праздных тунеядцев и бесправных рабов, а будет создано общество равных и свободных тружеников. Чехов и его герои предчувствовали приближение «здоровой и сильной бури», способной изменить весь строй общественной жизни в стране. «Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря и скоро сдунет с нашего общества лень, равнодушие к труду, гнилую скуку», — писал Чехов в «Трех сестрах» незадолго до первой русской революции (XI, 246).
Чем ощутимее было приближение «громады» — народной революции, тем смелее были выступления Чехова против самодержавия и буржуазного строя в России и тем острее ставил писатель вопрос о месте интеллигенции в общедемократической борьбе народа за свободу.
Широко известный рассказ «Человек в футляре». (1898), написанный в пору подъема освободительной волны в стране, был смелой критикой царского деспотического режима, стремившегося подавить тягу народа к свободе и преградить дорогу всему новому, передовому в жизни. В Беликове воплощен страх реакционеров перед всем новым, неведомым и слепая приверженность к старине. Беликовы были заклятыми врагами свободы, народа, революции. Тип «человека в футляре» Беликова, в сущности, был логическим развитием образа унтера Пришибеева, поставленного в несколько изменившиеся исторические условия: Пришибеевы разбойничали в разгар реакции, Беликовы действуют подло и трусливо в период пробуждения народа к революционной борьбе с царем, помещиками и буржуазией.
В таких рассказах, как «Ионыч» и «Крыжовник» (1898), Чехов изобразил процесс перерождения интеллигента в обывателя. Писатель решительно осудил крайнюю узость, мещанскую ограниченность духовных интересов буржуазной интеллигенции, повернувшейся спиною к народу и озабоченной только личным благополучием. Отказ от борьбы во имя личного спокойствия и сытой жизни Чехов называет эгоизмом и пошлостью.
Такая животная, утробная жизнь была ему глубоко ненавистна. Чехов «обладал искусством всюду находить и оттенять пошлость — искусством, которое доступно только человеку высоких требований к жизни, которое создается лишь горячим желанием видеть людей простыми, красивыми, гармоничными.
