— Шлюха! — выкрикнул он, когда она отлетела к центру комнаты и упала.
Она зажала рукой лицо, а когда убрала её, струйка крови уже пролегла от разбитой губы по подбородку.
Его трясло от ярости, но какое-то странное возбуждение, дрожь, в ожёгшихся о её щёку пальцах, просила ещё.
— И это всё, милый? — улыбнулась она окровавленными губами, и призывно провела по ним языком. — Ударь ещё! Ты же видишь, это мне тоже нравится.
Он крутанулся и заехал ей по лицу ногой. Она вскрикнула и распласталась по полу.
В тот момент он готов был её убить. Он ненавидел её и безумно хотел одновременно. Он замахнулся, чтобы ударить её ещё раз и почувствовал такое возбуждение, глядя на её задравшийся на ягодицы халатик, что чуть не кончил.
Трясущимися руками он расстегнул ширинку и только одна мысль крутилась у него в голове: «Она должна быть наказана. Наказана».
— Грязная шлюха! — подтянул он её к себе, срывая трусы и грубо, жестоко и вероломно вошёл в её задницу.
— Аааа! — заорала она хрипло, вцепившись руками в край ковра, но даже не попыталась сопротивляться.
И он насаживал её на себя как можно сильнее, и всё равно ему казалось мало, он хотел больше, глубже, ещё, пока сильнейшая судорога не скрутила его тело.
Она парализовала его от кончиков пальцев и до корней волос. Какое-то время он вообще не мог пошевелиться. А когда, наконец, смог, аккуратно освободил Таню от себя, посадил на колени, обнял, прижался лицом к спине, и раскаяние штормовой волной затопило его рассудок.
Как жалко, как ничтожно прозвучало его «Прости!», но она вдруг погладила его по руке:
— Ты знаешь, а мне даже понравилось. Сейчас бы только закурить.
Она с трудом поднялась. Запахнула халатик, а когда повернулась, он увидел багровый синяк, расцветающий на скуле и переходящий на глаз.
— Я даже не знаю, что сказать в своё оправдание, — он так и сидел на коленях.
— Ничего не говори. Запомни это чувство. Оно называется любовь, если ты так ничего и не понял.
Она взяла полотенце и ушла в душ.
И садясь в машину, Влад видел, как с мокрыми волосами она курила на кухне, и какой-то мужик в майке, держа за подбородок, рассматривал её лицо.
Это было последнее, что он заполнил о ней в то сумасшедшее лето. Неделю он не мог её видеть, а когда вернулся, в клубе сказали, что она уехала. И никто не знал на сколько и куда.
