должен теперь вернуться я к вопросу моему прежнему о неправдивости Марии и сказать как неправ был, его задавая, покуда вспомнилось мне, с природою по аналогии, как часто безо всяких к тому оснований происходящее мы удвоить стремимся, сами того не ведая, говорим: натуральная пища, вместо: пища, или: свойственное природе удовольствие говорим, вместо: удовольствие, или: простые радости, вместо: радости, и вроде бы то же самое всё, да не то, ибо вдруг оказывается сплошь всё забито пищей ненатуральной, то есть: не пищей, удовольствиями противоестественными, то есть: страданиями, коих сами страдающие по ошибке лишь таковыми числят, но мы-то знаем, откуда неведомо, как же жестоко они все заблуждаются, и сколько раз Церковь в игру эту неблагородную ввязывалась с удвоениями, когда нечто сиюминутное раскладывать и определять на богоугодное и богопротивное бралась, а после оступалась, спотыкалась и падала, и оглядывалась: никто не увидел, не заметил, но никто решать не в силах вместо Господа что Ему, Господу угодно или противно, и кто так решает, он не просто непосильное берётся исполнить, он ещё и решение Господнее неуместным тем самым делает, и Господа Самого, но о богопротивном вопрос особый встаёт: ежели противное Господу допущено им к бытию своему, то кто же допустил это, впрочем, не хочу ныне в теодицеи свет вмешиваться, на то лишь указать хочу, как Церковь ведёт тогда себя, войну богоугодной объявив или технические средства какие дивола орудием, а когда война кончилась, мира не вернув и жертвами лишь разлагаясь длительно, а технические средства в обиход запросто вошли монастырский так, что и не извлечь их оттуда, из обихода нашего, самого обихода не порушив во всём строе его, тогда Церковь вид делает ребёнка нашкодившего, коему родители понять дали, будто провинность им совершённая, им известна, и то известно также, кто именно совершил оную, но больше ничего родители не говорят и не пожурят даже как следовало бы, а коли пожурили или даже оплеухой наградили в сердцах, ребёнку легче стало бы, но нет, не наказывают, и будто совершённое совершилось, и будто бы не совершилось, лишь знать дают, ничего не следует из знания такого, и тогда ребёнок вид делает, будто не было ничего, а что: наказания ежели не будет, что к вопросу зазря возвращение совершать, так и Церковь об инквизиции и походах в Землю Святую крестовых умалчивает, и о связях постоянных с мелкими власть предержащими людишками умалчивает, и не потому как с неё никто не спрашивает, напротив, в лицо повсеместно тычут людишки ещё более мелкие от непонимания своего, промах любой, даже где не было такого, ещё более ожидает толпа там промахов несовершённых, но совершёнными могущих быть или даже не могущих не быть совершёнными, дабы алчно попрекнуть за них: покайся, говорят тогда, Церковь, будто сами не от неведения своего лишь безгрешны в чём, но Церковь эта ребёнок тот, коему родители на провинность указав, наказывать не стали почему-то, тот ребёнок и есть, и когда другие дети из песочницы оной над ним издеваться начинают и дразнить, зачем ему пред детьми этими ответ держать, ежели о них доподлинно известно как они свои провинности совершают и не такие, но их родители каждый день лупят, и они на день следующий с совестью чистой заново всё вершат, и этот ребёнок тоже был бы рад, если бы его как прочих наказали, но на это наказание лишь собственные родители способны, которые важнее ему всей ребятни окрестной, и совесть окружающих чиста потому лишь, что их наказывают тут же, и решать им ничего не приходится самим, как нашему малышу, ему сложнее, он себе провинность списать не может, и наказания не получает, это к решениям приобщает с детства самого, а остальные лишь критиковать бесконечно готовы то, как другие решения вынуждены собственные принимать, но не поймут другие, решения не принимавшие никогда, что ребенка нашего решительным не мнение их, малодушных, делает, но собственная нужда, им самим неведомая, вот потому в словах окружающих для ребёнка этого не звучит никогда упрёк за живое задевающий, покуда воспринять таковой от равных себе можно лишь, а кто в мире сём Церкви равен быть может, ежели под Господом все ходим, но лишь Церковь, которая в этом хождении преимуществ перед остальными никаких не имеет, лишь она за это всеобщее хождение ответ держать берётся, и говорю всё это не к тому, дабы Церковь оправдать в глазах твоих или в своих, ибо бесполезно оправдывать то, что в оправдании нужду равную всему сущему имеет и не более, но прихода что чает подлинно и воистину Судящего и подлинно и воистину Оправдывающего по Суду Своему, Господа чает прихода Церковь, на землю, пусть явится и осудит всерьёз или простит навеки, а ежели кто позабыл о Его пришествии из людей, в том числе и Церковных, то пусть Он их судит мерой своей, а мы нет, не будем слов таких важных Правда и Неправда различия сами принимать и применять окончательно, не потому как всё условно в мире, Марии мнение такое игривое, а потому лишь, что окончательность подлинно правдивую в руках Господних усматриваем и усматривать впредь собираемся, как бы кто ни было с пути нас сего не совращал, но это даже Господу не под силу: душу, его избравшую и возлюбившую жертвенно, от Себя отринуть, а потому отказ твой, Андрей, от словесных различий правды Марфиной и неправды Марьиной понятен мне весьма, однако теперь об очень важной жути заговорил ты, ибо, различия подобные стирая и в забвение относя, Марию и Марфу в существо тебе неведомое влил ты стиранием и отнесением своими, и оказалось существо это в машине твоей на сиденье заднем в вечер тот памятный;
