верно, хотя и остановился бы я на Марфы оргазмической лице сейчас, события воспроизводя, покуда тогда на ней я дольше всего задержал внимание своё, меньше даже Марфе родной внимания уделив, напротив, родную отбросил сразу же и даже глядеть не мог, ибо больно было неимоверно и лучше закидать её чем-то худшим и холодным, а на этой задержался, прежде чем стереть, и хотя много ещё мною Марф не упомянуто здесь, в том нет недочёта моего, покуда я сам их, хотя и сбрасывал с лица её ангеловещающего, и дивился числу тому великому, но назвать не смог бы многое из тогда вмиг облетевшего и отринутого, и теперь не смогу, особенно когда исчезло это всё в вечер тот неосторожный, и теперь бывает явится из ниоткуда лицо такое из числа сброшенных мною с неё, и обстоятельства все вживе предоставит, его порождению способствующие, и поначалу меланхолически улыбался лицу этому я, а ныне нет, спокойно отстраняю призраков подобных, и прочь гоню их, даже без злобы и без досады даже, ибо ни тёпл, ни горяч стал в их отношении я, будто инвалида безрукого донимает желание руку отсутствующую почесать или приснится даже, будто рука у него не то что есть ещё, а наново выросла, досадно и не более того, и Марфа к образам этим отношения никакого не имеет уже, хотя тогда остались лишь слова её, когда лица стёр я, и не ведал от кого слышу их, ибо ни одной из Марф, только что мной развенчанных, не принадлежали они и принадлежать не в силах были, и Марфу придуманную за время долгого знакомства нашего к говорящей не подобрав, отказался я воспринимать слова её вовсе, а то, Марфу что подлинную я не знаю вовсе или словами этими она передавала волю не собственную, себе даже вопреки, не ведал я тогда, хотя и был момент страха неимоверного, когда осознал: находится предо мною кто неизвестно совсем или даже что неизвестное вовсе, а я столько раз целовал это, проникал в это, гладил это и спал подле этого, тогда дивиться оставалось беспечности своей прежней, а нынешнему спасаться подальше от лица этого неведомого и ничьего, и никому не принадлежащего никогда, так мне явилось всё в вечер тот;
и в пустоту лица её, тобой открытую, и из пустот прежде сотканного, в ныне распущённом лице её усмотрел ты лицо иное, и было лицо то Марии лицом, и спастись решил ты в Марии лице в момент тот, и не потому как испытывал к ней тягу необходимейшую, но потому более, что присутствовала она рядом и сразу сообщником стала твоим, в общение не вступая даже, и поэтому может быть легче из неё сообщника тебе изобресть было, рядом она была и слышала это всё, свидетельствовала Мария беседе твоей с Марфой об ангелах, и показалось тебе тогда, будто она усмехнулась на слова сестры своей об ангелах, на деле же прикурила она лишь, но щелчок этот зажигалки воспринят был тобою как усмешка, хотя лица Марии ты ещё не видел, ибо не глядел на неё вовсе, а лицо Марфы ты уже не видел, ибо выглядел из неё к тому мигу все лица памятованию и разумению твоему доступные, и щелчок зажигалки этот со стороны вывел тебя из этого танца, призраков множащего, и сказал будто: эй, имеется нормальная жизнь рядом совсем, без наваждений этих твоих и Марфиных ангелов всяких дурацких, и будто воочию услышал ты призыв этот, хотя на деле всего-то зажигалка щёлкнула, а для тебя и призыв в ней к Марии, и усмешка Марии сообщническая, делающая происходящее с тобой и важное таким случайным и внимания недостойным более уделённого, и спасения обетованием простого жизненного сразу в зажигалке той щёлкнуло, и не иначе как волю небес в присутствии Марии закурившей углядел ты, и отныне придумал для себя почему Марфу не видишь ты: потому лишь, Мария что здесь, а Марфа никуда не денется, завтра всё вернётся на круги своя, и не ожидал ты ничего от Марфы уже, а от Марии ожидать начал, так ведь;
