и когда отец Дмитрий просыпается и, в реке искупавшись, на берег выходит, то идёт он сразу к Марфе, сидящей на камне большом с книгой какой в руках, и глядит на неё с симпатией, а она лицо к нему поднимает и улыбается завсегда грустно немного, но приветливо, и отец Дмитрий не стремится её к веселию праздному обращать, он спросит лишь как её самочувствие, какую книгу читает, и она говорит ему: всё в порядке, отец Дмитрий, вот, теперь Гессе Германа читаю, в бисер игру, и там прямо как вы есть, учитель Кнехт, герой главный, и пересказывать начинает книгу, и когда она так делает, непременно к ней подходят все остальные, им интересно эти рассказы Марфины слушать, а ей нравится им рассказывать, и после на вопросы их до обеда самого и даже во время оного, пока Пётр тарелки перед ними расставляет, отвечать;
и когда отец Дмитрий просыпается и отобедает когда, отправляется он в комнату свою, где впадает в забытье странное, для остальных сном его послеобеденным является оно, и забытье это непременно с того начинается, что сокрушается отец Дмитрий, поскольку задания ещё не выполнил, не расследовал смерти причину отца Георгия, хотя и понимает: причин у смерти нет также, как и у жизни, а коли и нашлись бы таковые, то в руках Господа они единственно и пребывают, человека сотворивших и в прах глины возвращающих, и потому лукавое это дело: смертям и жизням причины подыскивать, и можно его лишь как иносказание к чему-то иному понимать, но об этом ином не помышляет отец Дмитрий, зато мыслями возвращается к тому, что успел узнать уже, и тогда ведёт диалог воображаемый с Андреем, чаще про себя, иногда вслух, и тогда Пётр слышит его из-за двери кельи, как они здесь комнату отца Дмитрия прозвали полушутя, а может и всерьёз, и тогда качает головой сокрушённо Пётр, но не поводит у виска пальцем дабы сказать: вот ведь сумасшедший, покуда запрещено ему здесь намёк подавать, будто что-то в доме этом отрешения мирского не так, и к тому же начинает для Петра грань уже стираться незаметно между нормальными и ненормальными, и тревожит его это и гнетёт, но чует где-то глубоко, как в грани этой исчезновения имеется истина своя, спасительная, других истин мирских даже глубже, но как только доходит до этого Пётр, то отходит стремительно от дверей кельи отца Дмитрия, и по делам своим спешит суетливо, дабы через обязанностей своих исполнение, ужин готовить следует начинать, дабы через обязанностей своих исполнение суетливое сбежать от догадки, что сам он тоже с ума сходит как и все здесь, и что это для него лучшая жизни перспектива, если ещё не сошёл, но это дело времени, причём недолгого;
