- Вам, пожалуй, лучше и не знать, как, господин сержант. Так вот, с него штаны сняли красивые, лиловые, точно такие, в каких сейчас ходит, и он тогда день-деньской гонялся за грабителями по лесу, пытаясь вернуть важнейший элемент одежды и наказать разбойников. Потом он вышел к деревне, где разбойники жили, и гонялся уже за мирными жителями. В общем, кончилась заваруха кучей трупов и нервным расстройством малыша. Штаны он отобрал, успокоился, и с тех пор носит только одежду ярких цветов.
- Ма-ма! Па-па! - захныкал Бегемот.
- Ну-ну, не плачь, мой маленький, - горбун ласково похлопал великана по спине. - Они с небес смотрят на тебя и, - Аполли вполне натурально всхлипнул, - и радуются, малыш!
- Какой товар? - положил конец трогательной сцене стражник.
- Да так, лекарства, нитки, иголки всякие.
- Стража! Обыскать повозку! - вдруг скомандовал сержант.
- Зачем? Почему? - опешил горбун. - Мы расторговались, сейчас у нас ничего нет, не тратьте ваше драгоценное время! Господин сержант, может быть, договоримся?
Стражники сноровисто заскочили в повозку, оттуда полетело тряпьё.
- Книги! Здесь книги! - крикнули из повозки. - И пузырьки, и порошок!
- Мы не договоримся. Вы задержаны, - отчеканил сержант.
Бегемот взревел, шваркнул несговорчивого сержанта о стену и, не дожидаясь сигнала горбуна, побежал. Трое стражников на его пути то ли оцепенели от страха, то ли решили прикинуться посторонними людьми и просто наблюдать за побегом здоровяка. Они замерли с вытянутыми лицами и опущенными глефами, что было в корне неправильным с их стороны. Бегущая туша гиганта сбила их с ног и помчалась по улице, норовя свернуть в переулок.
- Беги, малыш, беги! - запоздало крикнул горбун.
Самые смелые бросились в погоню, но великан уже скрылся в запутанном лабиринте переулков.
Давид Адами стоял у окна и смотрел сквозь прутья решётки на синее безоблачное небо. Сложив руки за спиной, он теребил красивую ленточку с вышитыми золотой нитью словами. По прищуренным глазам можно было догадаться, что он думает.
Святой охотник был озадачен. Годы общения с людьми научили его скрывать эмоции за непроницаемой маской уверенности, да и стальные нервы его никогда не подводили, потому он казался окружающим хладнокровным специалистом, не ведающим поражений, но сейчас предательски подёргивалась щека, свидетельствуя о высшей степени взволнованности. В придачу ужасно чесался нос, по которому проехалась шелушащаяся пятка беглого отшельника. Её тошнотворный запах преследовал Давида повсюду, даже промывание с последующим вдыханием ароматов курительных смол не помогло, а к помощи монахов-ведунов он прибегать не желал. Адами поминутно испытывал приступы тошноты, не мог есть и часто чихал. Главное неудобство, причиняемое болезненным состоянием, заключалось в сбивании святого охотника с мысли во время напряжённых размышлений о событиях, произошедших в Лавраце. Засевшая в носу вонь постоянно возвращала его к трагической судьбе отшельника, и Давид еле сдерживался, дабы не нарушить заповедь Пророка, гласившую: о мёртвых или хорошо, или ничего.
