— Черный замок снова превратился в белый дворец, неприступная стена — в кованую ограду… — продолжил Кондрат.
— Народ царства Костей освободился от гнета колдуна и получил свои человеческие обличья, — добавил Иванушка, окидывая гордым взглядом выстроившихся проводить их дворцовых слуг и стражников.
— И мы можем все вместе, наконец, уехать из этого ужасного места, — тихо договорила молодая колдунья.
— Ну, я полагаю, что теперь, когда о Костее здесь больше ничего не напоминает, это место не такое уж и ужасное, — с сомнением пожала плечами Серафима. — По крайней мере, архитектор знал свое дело.
— Вашему царственному высочеству, конечно, видней, — непреклонно потупила серые очи ученица убыр, — но чем скорее и дальше я от этого дворца отъеду, тем лучше.
— Ну, ведь просила я, не называй ты меня этим дурацким высочеством, Находка! — сердито бросила инспектировать сумки Сенька. — Посмотри на меня внимательно: разве я на него похожа?
— Похожи, ваше царственное высочество, — истово закивала ученица убыр, бесстыдно игнорируя свидетельство ее собственных глаз, — как пить дать, похожи!
Остальные тоже на всякий случай искоса оглядели царевну, чтобы убедиться, что речь идет именно об этом высочестве, а не о каком-нибудь другом: лисий малахай из чернобурки, овчинный тулупчик, потертые синие штаны из грубой ткани, сапоги до колена, из которых выглядывают рукоятки пары метательных ножей, перевязь с мечом на боку…
— Истинное величие должно быть незаметно, — лояльно завершил дискуссию Кондрат, остальные закивали с серьезными физиономиями, Иванушка прыснул, царевна показала ему кулак, и отряд тронулся в путь.
И проехал приблизительно метров двадцать — до самых узорных решетчатых ворот — произведения кузнечного искусства страны Костей.
Где и был остановлен разношерстой толпой человек на тридцать, собравшейся за воротами и перегородившей дорогу.
Где пикетчики — в основном, женщины и старики — теряли из-за робости и неумения, они наверстывали количеством и целеустремленностью. Стянув с голов шапки и платки, горожане стояли метрах в трех от ворот и расширенными от страха и дурных предчувствий глазами пожирали передвигающихся по площади перед дворцом вооруженных людей, но не сходили с места.
Но при приближении кавалькады решительность без предупреждения и насовсем покинула их, и разношерстный, но одинаково испуганный люд, оставшийся наедине с осознанием собственной дерзости и ее последствий, тихо охнул и отпрянул. При этом передние налетели на лишенных обзора задних и лишь поэтому не смогли убежать — и дорога не освободилась.
