Грация понимала, что она находится где-то посередине между домочадцами и гостями. Все зависело от настроения Михановского: он мог не замечать ее как с в о ю и тогда, отрываясь от газеты, крутил быстро седеющую прядь, глядел мимо или будто насквозь, произносил мало что значащее: «Ну и как там в Пуховке?», «Жаркое лето, вам не кажется?» Порой же, когда Григорий Максимович остро нуждался в собеседнике, Грации приходилось выслушивать его пространные комментарии к событиям в Южной Америке, появлению неопознанной подводной лодки в шхерах у берегов Швеции, по поводу судебных процессов в Узбекистане…
Ответные суждения Грации Михановского интересовали мало. Она знала об этом и в основном помалкивала, изображая внимание. А он наверняка предполагал, что интерес и почтение в ее глазах и подавшейся вперед фигуре — полуфальшивые. И Грация догадывалась: Григорий Максимович едва ли верит в неподдельность ее реакции. В общем, всех это устраивало, потому что у хозяина дачи был нужный ему собеседник, а Михановский не слишком-то мешал Грации думать о своем, или, как говорила Катька Хорошилова, заниматься с а м о е д с т в о м.
Таким же удобным собеседником был для Григория Максимовича старый Ким. Но для того, чтобы поговорить с ним, хозяину приходилось покидать веранду. Ким, как обычно, трудился: косил траву, чинил забор, возил в тачке гравий, цемент и песок для ремонта покрошившейся отмостки, а Михановский стоял рядом или шел вслед за ним — и говорил, говорил, излюбленным жестом накручивая на палец прядь, и не чувствовал нелепости этой ситуации: один методично, непрерывно работает, другой упоенно болтает. Глядя на них, Грация едва сдерживала улыбку.
Потом одним собеседником у Михановского стало меньше: старик заболел. Грация заметила это не сразу, — ведь с появлением жены и внуков Ким стал реже покидать сторожку, а то и вовсе не выходил из нее днями. Марьяна Леонидовна сказала:
— У Кима сильное воспаление легких. — Покосившись на мужа, закрытого развернутой во всю ширь газетой, понизила голос: — А все эта штука виновата.
— Какая штука? — не поняла Грация.
— Я же вам говорила. Этот самый… полураспад.
Последнее слово Марьяна Леонидовна произнесла едва различимым шепотом, но Михановский обладал отменным слухом.
— Закоренелая дура! Я же говорил! Какой полураспад? Где ты его видела? На кухне? В своих салатах? В манной каше?
— Не кричи, — Марьяна Леонидовна поджала губы и некоторое время молчала. — Это медицинское мнение. Врачиха сказала: такие, как Ким, плохо переносят инфекции. У них идут тяжелейшие пневмонии. Могут даже… — она оглянулась на дверь, за которой был пустынный в эти минуты участок. — Возможны раковые последствия.
