— Тебе не понять. А мне не забыть, хоть и стараюсь, и уговариваю себя, и по экстерьеру хожу… А к старости обязательно я от этого с ума сойду. Вот увидишь. С каждым годом мне все сложней жить на пару со своей неполноценностью.
— Плюнь! — потребовала Антонина.
— Не получается… Я вот только надеюсь, что в какой-нибудь следующей моей жизни у меня будет даже не две, а четыре полноценные, четыре надежные ноги.
— Ты что, в другой жизни в лошадь намерена превратиться? — удивилась Антонина. — Или в бегемота? Вот у кого самые надежные ноги. Тумбы, а не ноги! — И без паузы перевела разговор на другое: — Дубровин не возникал? Поделись. Может, полегчает. Не в «Работницу» же тебе писать, а?
На веранде, где они сидели, ярко горела лампа без абажура, свешивавшаяся точно над серединой огромного стола. За окнами стояла черная темень. Громко храпел в соседней комнате Григорий Максимович. Вздыхал и что-то бормотал под окнами веранды странный гость из Киева. Слышался тихий детский плач. И все это был д о м. Вот и Антонина прибежала д о м о й, когда ее совсем уж припекло. А у Грации была своя однокомнатная квартира, но это еще только собственная площадь для жизни и для того, чтобы принимать на ней любовника, избавившись от чужой связки ключей и чужих соседей. Не больше…
И вдруг Грация вспомнила, что, если бы Антонина не принесла однажды на девичник к Катьке Хорошиловой входившую тогда в моду игру под названием «Я приехала», не было бы никакого Дубровина, не нужны были бы эти имиджи. И о Пуховке она знала бы только одно: есть такая деревня за домом отдыха и лесом. Верней, скажем так, Дубровин существовал бы сам по себе, а Грация в отдельности от него. Но Антонина тогда предложила: «Давайте, бабы, сыграем. Скучно». И они начали звонить мужикам, морочить им головы: «Здравствуй, я приехала». Иные на том конце провода радовались, другие реагировали сдержанно, были и такие, что ахали от испуга и неожиданности, кое-кто грозил милицией. Рожнов, главный конструктор, называл звонившую ему Антонину странным мужским именем — Авис Мисакович. «К сожалению, Авис Мисакович, я не могу ни сегодня, ни завтра. И послезавтра у меня весь день занят. Может быть, на той неделе, Авис Мисакович?..» Один случайный абонент — набрали номер наобум — все задавал наводящие вопросы, чтобы не обмишулиться, пытался угадать: «Галя?.. Света?.. Неужели ты, Леночка?» В общем, повеселились они на своем девичнике основательно и почувствовали огромное превосходство над другой половиной человечества, потому что почти все мужички сплоховали, продемонстрировали трусость, подлость или кобелиные наклонности. Только двое из двадцати, наверное, оказались на высоте. И тогда, поставив вопрос на голосование, этих двоих признали равными себе и пригласили их на девичник в изрядно подвыпившую компанию. Первым был технолог Сема Фуремс, который, когда Антонина набрала его номер, откровенно признался: «Я не знаю, кто вы. Наверное, тут ошибка, потому что у меня нет знакомых девушек». — «Вообще нет?» — не поверила Антонина. «И не было», — печально сказал Сема. А другой — Дубровин. «Мне безразлично, — заявил он сразу, — кто меня разыгрывает. Для меня важно другое: я сейчас одинок, мне тошно, а у вас там, слышу, довольно шумно».
