«Дади мечтает жениться на советской и уехать в Союз», — сказала представительница туристской фирмы. Она как будто собиралась заработать на лодочнике: вот продаст советской бабе нубийца — и получит приличную комиссию. Она явно дразнила всех в лодке — мужчин и женщин. Получалось нехорошо, некрасиво. «Зачем вы так?» — обиделась на нее Грация. Та поняла по-своему. И успокоила: «Не волнуйтесь. Дади не знает по-русски ни слова». Но Грации казалось, что Дади все прекрасно понимает. И гордится своей внешностью — темно-шоколадного гиганта, и нарочно играет рельефными мышцами, и заставляет непрерывно трепетать свою нежную кожу. Грация даже решила, что все это, включая эротическую атмосферу, которая мало-помалу сгущалась в фелюге, предусмотрено планами фирмы, чтобы как-то украсить долгую и скучную переправу через мутно-желтый и пустынный, если не считать еще двух-трех косых парусов, Нил. А потом, почти у самой цели, случилось уж наверняка непредусмотренное: их лодка села на мель. Дади пришлось соскочить в воду, он там долго пыхтел и громко, будто глухонемой, стонал от напряжения, стремясь сдвинуть фелюгу с мели. С берега неслись гортанные крики — лодочнику сочувствовали или подавали советы. Дади молча упирался в борт то одним плечом, то другим, орудовал шестом, раскачивал лодку с кормы, а она не поддавалась, только крутилась вокруг своей оси, и взгляд нубийца стал совсем даже не полусонным, а злым и отчаявшимся.
Грация заметила, что мужчины стали втихомолку торжествовать, а женщинам такой Дади — по грудь в илистой воде, измотанный, грязный, мокрый по курчавую макушку, с перекошенным от напряжения ртом, — был малоинтересен, и они теперь больше волновались, чтобы не перевернуться, и едва ли какая из них вспомнила о достоинствах мужчин-нубийцев вообще и Дади в частности… Наконец его усилия увенчались успехом. Дади опять очутился на своем месте, но уставший, осунувшийся, приниженный неудачей. Красивая пестрая юбка превратилась в мокрую и грязную тряпку. С нее по заляпанным ногам Дади стекала желтая вода. В общем, это был совсем другой человек, но именно таким нубиец почему-то нравился Грации больше. Может быть, потому, что лишился рекламной восточной внешности и утопил в нильской воде ауру многообещающего жеребчика…
3
С Михановскими Грация была знакома давно. Случалось, еще до появления в ее жизни Дубровина, она навещала сестриц в их необъятной городской квартире, но чаще день-другой гостила на этой даче, широко разлегшейся между замшелыми стволами старых елей. Спала Грация в мастерской у Антонины — иначе говоря, на чердаке, под геометрически строгим сводом из золотистых досок. Трепотня у них шла до головокружения и заплетающихся языков, однако и потом Грация долго лежала на спине с открытыми глазами и пялилась в потолок, туда, где покатости крыши воссоединялись в одну линию, и можно было думать, что ты качаешься в большой лодке, а еще окутывало такое же дурманящее состояние, как перед операцией под наркозом.
